Шрифт:
– Вы, конечно, вернулись из Москвы с запасом новых песен! Вас так давно ждут все.
– Не до песен мне, Александр Емельянович!
Второва испытующе посмотрела на майора. В желтоватой глубине его глаз она заметила тревогу и готовность помочь.
– Что с вами, друг мой?
– Вы все знаете, Александр Емельянович, и если вы не перестали еще меня уважать, помогите мне.
– Людмила Георгиевна, да разве есть на свете другая женщина, которую я уважал бы больше, чем вас?
Истомину хотелось сказать еще что-то, но он вовремя взглянул на Второву. Людмила Георгиевна была утомлена и расстроена, взгляд ее сосредоточился на мокрых перчатках, она старательно выправляла их пальчик к пальчику. На лбу из-за опустившейся легкой прядки волос виднелись собиравшиеся неглубокие морщинки.
– Я достойна осуждения, Александр Емельянович… Честные люди так не поступают…
– Я не вправе ждать вашего признания, но неужели Саянов в этом виноват меньше?
– Теперь не время взвешивать, чьей вины здесь больше. Но это еще можно исправить, и уверьте меня, что так надо! Мне очень дорого каждое ваше слово! При слове «надо» лицо ее выражало такое душевное напряжение, что оно передалось Истомину.
– Как я хотел вас уберечь от этого! – вырвалось у него неожиданно. Второва даже испугалась. – Да-да! – продолжал он. – Я видел, что Саянов становится на вашем пути и, может быть, раньше, чем вы сами это заметили. Я был уверен, что он не принесет вам счастья. Там семья, а семья, друг мой, много значит!
– Я уже поняла, Александр Емельянович, что она значит!
– Я хотел помочь раньше и, должен признаться? виноват перед вами…
– В чем, Александр Емельянович?
– Нельзя вам было уезжать тогда. Ваше чувство серьезно… Ведь это я уговорил Солдатова послать вас на курсы.
Он замолчал и пристально посмотрел ей в глаза. Людмила Георгиевна уже не избегала его взгляда.
– Я буду вам вдвойне благодарна, Александр Емельянович, если вы поможете мне и теперь уехать. Я должна перевестись отсюда совсем. Куда угодно: в любой порт, на любой корабль, лишь бы скорее.
38
С того самого дня, как стало известно, где сын, жизнь Саянова окончательно раздвоилась: он находился у Второвой, а все его заботы и мысли были связаны с семьей.
После первого разговора о болезни Вадика ни Саянов, ни Второва больше не возвращались к этой теме.
Людмила Георгиевна знала, что к Вадику в Одессу выехала мать и что Николай Николаевич каждый день теперь ходит домой.
На этот раз Людмила Георгиевна обещала вернуться в девять, но Саянов освободился раньше. Он позвонил в санчасть – Второвой там не оказалось. И Николай Николаевич, не спеша, отправился на квартиру.
Входя в темную комнату, он и без света почувствовал удручающую пустоту.
На столе, отыскивая лампу, он ощутил скользнувшую под рукой клеенку; при свете спички разглядел пустую кровать.
Под пепельницей лежало письмо Людмилы. В нем всего одна строчка.
– Вот ведь как вы меня подвели, – упрекнула вошедшая со двора хозяйка. – Каких я квартирантов из-за вас упустила летом!
– С вами Людмила Георгиевна рассчиталась?
– Как же! Да не про то речь. Вот в зиму я одна осталась, а ее, матушку-квартирку, топить надо, – говорила она, исподволь разглядывая бывшего квартиранта.
– Нехорошо получилось! – виновато признался он.
– Что правда, то правда, Николай Николаевич! А прямо сказать, Людмила Георгиевна, дай бог ей счастья, женщина молодая, найдет она себе человека неженатого, бездетного, а вам, милок, к женушке путь верный!
Когда Саянов поднялся со стула, хозяйка указала ему на чемодан, который лежал на кушетке, потом подала свернутые носки: – Вот постирала и поштопала, а то неизвестно, когда ваша женушка с сынком приедут. Если что, приносите бельишко-то, постираю.
Небо, темное и мокрое, казалось, висело над самой головой Саянова, когда он, мрачный и подавленный, шел с чемоданом домой.
Людмила в своей записке просила не искать ее, но Саянов в первое же утро отправился к Истомину: он догадывался, что майор знает о ней.
Когда Саянов вошел в кабинет начальника политотдела, юноша лет шестнадцати в форме суворовца поднялся с дивана и в знак воинского приветствия приложил руку к козырьку.
– Мой сын! – протягивая руку Саянову, указал глазами на суворовца майор.