Шрифт:
— Да.
— Откуда вам это известно?
— Он сам говорил. Иначе откуда же мне, черт побери, знать об этом? Я к нему домой не ездил замки проверять. Сегодня в Швеции ни на кого нельзя положиться. Это его слова.
Валландер решил, что продолжать разговор не стоит. Придет время, он снова пригласит к себе Свена Тирена. Этот человек, несомненно, знает больше, чем говорит. Но Валландер не хотел идти напролом. Однажды спугнув Тирена, будет сложно снова вызвать его на откровенность.
— Думаю, на сегодня достаточно, — сказал Валландер.
— На сегодня? Мне что — опять сюда приезжать? А работать за меня кто будет?
— Я вам позвоню. Спасибо, что приехали, — сказал Валландер и, поднявшись из-за стола, протянул Тирену руку.
Не ожидавший такой любезности Тирен опешил. Потом крепко пожал Валландеру руку.
— Найдете сами, где выход? — спросил Валландер.
Тирен ушел, а Валландер позвонил Хансону. Ему повезло: тот сразу снял трубку.
— Свен Тирен, водитель бензовоза. Ты еще говорил, что он был замешан в каких-то драках. Помнишь?
— Помню.
— Посмотри, что у нас на него есть.
— Это срочно?
— Так же как и все остальное. Не больше и не меньше.
Хансон обещал посмотреть.
Валландер взглянул на часы — уже десять. Сходил за кофе. Потом записал для памяти весь разговор с Тиреном. На следующем совещании им предстоит обсудить факты, которые выяснились в ходе беседы. Валландер не сомневался, что это важно для следствия.
Когда он закончил писать и захлопнул блокнот, ему снова попался на глаза исписанный карандашом листок, который он уже столько раз хотел вернуть Сведбергу. Надо наконец сделать это. Валландер взял листок и вышел из комнаты. Уже в коридоре он услышал телефонный звонок. Поколебавшись, Валландер вернулся и снял трубку. Это была Гертруда. Она плакала.
— Приезжай, — всхлипнула она.
Валландер похолодел.
— Что случилось? — спросил он.
— Отец умер. Лежит в мастерской.
Часы показывали четверть одиннадцатого, был понедельник, третье октября тысяча девятьсот девяносто четвертого года.
12
Валландер ушел с работы, никого не предупредив: он был уверен, что Гертруда ошиблась. И вот он уже в Лёдерупе, вот отцовская мастерская — здесь, как всегда, пахнет скипидаром. Нет, Гертруда не ошиблась. Отец лежал лицом вниз на картине, которую перед этим писал. Глаза закрыты, а сведенная судорогой рука продолжает сжимать кисть. Смерть застигла его, когда он рисовал глухарю белые крапинки. Валландер узнал картину, над которой отец работал накануне, перед их совместной поездкой на побережье к Сандхаммарен. Смерть наступила внезапно. Позже, когда Гертруда немного успокоилась, Валландер узнал, что утром они, как обычно, позавтракали. И потом тоже все было как всегда: в половине седьмого отец пошел в мастерскую. В половине десятого они обычно пили кофе, и когда отец не появился, Гертруда пошла позвать его. А он уже умер. Слушая Гертруду, Валландер подумал, что, когда бы смерть ни пришла, она всегда приходит не вовремя. Всегда нарушает чьи-то планы — дела остаются несделанными, кофе невыпитым.
Они ждали приезда врача. Гертруда не отпускала руки Валландера. А у него внутри была странная пустота. Он не чувствовал горя. Не было никаких чувств, кроме смутного ощущения несправедливости случившегося. Скорее всего, он скорбел не об отце, а о себе самом — что, впрочем, не редкость в такой ситуации. Приехала «скорая». Валландер знал водителя. Его звали Прютс, и он сразу понял: на этот раз несчастье случилось с отцом Валландера.
— Он не болел, — сказал Валландер. — Вчера мы вместе гуляли на побережье. Он жаловался на недомогание, но и только.
— Наверно, удар, — сочувственно проговорил Прютс. — Обычно это так и бывает.
Позже врачи подтвердили его слова. Отец умер мгновенно и вряд ли успел понять, что произошло. В мозгу лопнул сосуд. Смерть наступила еще до того, как отец ударился головой о незаконченную картину. Гертруда была потрясена и расстроена. Но к ее горю примешивалось чувство облегчения от того, что быстрая смерть избавила отца от беспомощности и беспамятства, от медленного угасания один на один со своими призраками и видениями.
Валландер думал о другом. Когда отец умирал, рядом с ним никого не было. Это неправильно. Никто не должен умирать в одиночестве. Валландер корил себя за то, что не обратил внимания на плохое самочувствие отца. Не внял предостережению — вот и случился этот инфаркт или инсульт… Но хуже всего то, что смерть поторопилась. Ее не ждали так рано, хотя отцу и было восемьдесят лет. Когда-нибудь потом, позже. Не сейчас. И не так. Увидев отца лежащим в мастерской, Валландер тряс его, стараясь вернуть к жизни. Но сделать что-нибудь было уже нельзя. Глухаря отец так и не дорисовал.
Несмотря на общее смятение и суматоху, которыми всегда сопровождается приход смерти, Валландер сохранял способность действовать спокойно и собранно. Гертруда уехала на «скорой». Валландер вернулся в мастерскую, молча постоял там, вдыхая запах скипидара и плача от того, что отец никогда не бросил бы картину недорисованной. Прекрасно понимая, что не властен передвинуть невидимую границу между жизнью и смертью, Валландер все же взял кисть и дорисовал две недостающие белые крапинки в оперении птицы. Никогда прежде он не касался кистью картин отца. Потом он вымыл кисть и поставил ее к остальным, в старую банку из-под варенья. Он еще не осознал случившегося, не понял, что изменилось в его собственной жизни. Он даже не знал, как скорбеть об отце.