И она удалилась.

"Жанна права, — сам с собой соглашался Алексей. — Коль скоро за резец воевал Ручинский, то кому же отдавать, как не ему".

Ручинский на всех собраниях и совещаниях только и говорил об этом резце. Ругал инструментальщиков, снабженцев. Одни верили, другие подсмеивались над его словами. И вот, наконец, такой резец на его станке.

"Неужели на самом деле один резец отточит сто двадцать осей?"

У станка Ручинского стояли Татьяна и еще несколько рабочих из числа подсобников. Ручинский отключил станок, достал из комбинезона платок, вытер пот с лица.

— Ну, как? — спросил Алексей.

— Пока тридцать осей. До обеда. — И снова включил станок.

— Татьяна Ивановна! Дайте десяток резцов Олейнику-старшему.

— Хорошо! — Но тут же возразила: — Пять дам, пока багаж не придет.

И они пошли рядом.

Григорий Петрович на своем веку перевидал немало сильных людей и привык сторониться их, пропуская вперед. Быстрым бегом длинную дистанцию не выдержишь. Устанешь.

Возвращаясь с технического совета, Вербин многое передумал. Как у них все просто: поломать! Построить! Перетряхнуть весь цех! Только наладилась работа. Сейчас работать уже можно. Не то что пять-десять лет назад. Тогда приходилось особенно туго. Да и сейчас иногда ночей не досыпаешь. Он никому ничего не передоверял. Приходил в цех рано, иногда выкраивал время съездить пообедать в город, когда давала знать о себе печень, а вечером возвращался домой поздно, усталый, разбитый, по довольный: цех всегда выполнял план. А если и не успевал в рабочие дни, нажимал на субботы, а иногда и воскресенья. Какие когда детали выпускать, тоже знал. И упреков от прежнего секретаря партийной организации не получал, как в феврале от Ручинского.

Если кто жаловался, то только жена — мол, совсем забывает семью. Но Вербин оправдывался:

— Я начальник цеха и должен быть в курсе всех дел, иначе не смогу руководить. А чтобы быть в курсе, я должен быть все время там.

— Но цех же у тебя не основной.

— У нас все цеха, основные.

За собой, конечно, он чувствовал вину. Последний раз на концерт поехал прямо из цеха, иначе бы не успел к началу. И тут же успокаивал себя: было бы все по-старому, сам бы не поехал. Разлюбил жену. И не только… Чем все это кончится, он еще и сам не знал. Он даже хотел второй билет отдать Ирине. И отдал бы, если бы место было не рядом. Побоялся — разговоры разные пойдут. А зачем они раньше времени?

Сейчас его пугала перспектива переустройства цеха. Заместитель затеял, а придется исполнять и отвечать ему. Ну, конечно, Вербин загрузит и Коваленко, по самое горло загрузит.

Даже в душе радовался, что Коваленко послали в командировку выбивать цеховой диспетчерский щит и оборудование. "Поедешь, узнаешь, почем фунт лиха. И письма горкома и обкома не помогут".

Вспомнил, как на заводе-изготовителе в Одессе два года за нос водили.

Но если трезво разобраться, то всей этой кутерьмы его заместитель и не заводил, он только ее подогрел, а директор завода ухватился за нее, а может быть, и за Коваленко. А все с этих злосчастных помещений складов и "цепочки" началось. Ухватились за них, мол, площадей не хватает. Возьмите их и в придачу сборно-щитовые общежития под цех. А за все это реконструкцию проведите. Он тоже хорош, не мог в цеху с чертежами Коваленко разобраться, направил к директору. Надеялся, что заместитель туда не пойдет. А он пошел. Ох и трудное это дели — реконструкция. Уменьшили бы хоть план. Правда, директор пообещал обратиться к коллективам других цехов о временной помощи, так он и сказал на техсовете, а как будет на самом деле — трудно сказать. Выполняли бы себе план без всего этого, так вот напросились.

"Посмотрим, с чем приедет уважаемый Алексей Иванович из командировки", — подумал Вербин.

И в душе он желал, чтобы тот приехал ни с чем. Не так-то легко выбить новое оборудование, а тут надеются получить его еще и досрочно.

В гостинице возле дежурной сидел подвыпивший, с длинной шевелюрой мужчина лет под сорок. Его улыбающиеся глаза устремлены на полную, с изысканными манерами женщину.

— Все вы, мужчины, одинаковые, — степенно говорила она.

Увидев Алексея, она метнула на него быстрый и, как показалось, недовольный взгляд.

— Молодой человек, мест нет. — И кивнула на табличку у окошка.

— Но, может, будут? Я ее тороплюсь. Подожду.

— Исключено!

Она дотянулась белой пухленькой ручкой до таблички с надписью: "Мест нет".

Алексей отошел в угол фойе и опустился в кресло, Куда идти? В других гостиницах тоже мест нет.

Дежурная по-прежнему кокетничала с мужчиной.

"Придется, наверное, на вокзал податься. Там скоротаю ночь".

Незаметно Алексея одолела дремота. Привиделось что-то странное. Сел он вроде в поезд, а купе свободные. Человека два на весь вагон. А когда спросил проводницу, в чем дело, она ответила: "А разве вы не читали постановление? "Толкачей" отменили! Теперь без них будут обходиться. Ведь планирование у нас единое. Все необходимое по нарядам будет отгружаться. А не выполнит завод наряд — директора освободят. А хочешь в командировку, то поезжай за свой счет. За свои счет много не наездишься. Только отпускники да студенты теперь будут ездить в поездах". — "Но я ведь выехал еще до постановления", — оправдывал свою поездку Алексеи. Открыл дверь гостиницы, миловидная администратор спрашивает с улыбочкой: "Вам отдельный помер или люкс?" — "Номер мне", — ответил Алексей. "Хорошо. Постановление своевременное. Вот что значит отмена "толкачей"! А то, бывало, в гостиницу и не попасть".

Кто-то толкает его под локоть. Алексей открывает глаза: перед ним стоит Володя Иващенко. Он заметно похудел, осунулся.

— Алексей?! Ты? Какими судьбами? А я смотрю — куняет человек. Подошел, а это ты. Мест нет? Ничего, что-то сообразим. А ты надолго? Куда? По какому вопросу? — сыпал вопросы Иващенко. — Значит, на завод. Я тоже там отираюсь. Одни наш земляк производственный отдел возглавляет. Завтра познакомлю.

— Да у меня и письмо из обкома есть. Наш директор на съезде с делегатом ихнего завода встречался. По фамилии Романенко. Он обещал помочь.