восьмилетний поэт.

краденые кони

Ш. Нишнианидзе

Травы переливистые,

зенки черносливнстмс,

а на сахар —

с первого куска.

Если копи краденые,

значит, богом даденные,

это конокрадов присказка.

В городе Олекминске

слышал я о ловкости

конокрада Прохора Грязных.

Он имел бабеночку,

а она избеночку

в голубых наличниках резных.

Было там питейное

заведенье ейное

с европейской кличкой «Амстердам».

Под пудами Прохора

ночью она охала,

дозволяя все его пудам.

Жилища да силища —

лучшая кобылища

изо всех, что Прохор уводил.

Так сомлела, зиачитца,

от любви кабатчица,

что с ума сходила без удил.

Он ей — шоколадочек,

а она — лошадочек,

гладеньких и сытых —

без корост.

Он ее подкладывал,

а потом подгадывал

слямзить из-под носа

конский хвост.

Дрых купец одышчиво,

ерзал бородищею

между двух наливистых грудей,

и, с причмоком цыкая,

Прохор вроде цыгана

уводил купецких лошадей.

Жгла по-нехорошему

ненасытность Ирошнна,

у него скакал в руках стакан,

и дошел от жжения

аж до разложения —

крал коней он даже у цыган.

Эта пара ленская,

в жадности вселенская,

по ночам кайлила

год-другой,

и под монополией

вырыла под пол ие,

чтобы конь входил туда с дугой.

Прохор полз улнточкой,

ну а был улизчивый

улизнуть умел — да еще как,

и влетала классная

троечка атласная

с бубенцами прямо под кабак.

Мешковиной ржавою

затыкал он ржание,

а когда облавы и свистки —

быстро, без потепия

обухом по темепп,

и на колбасу шли рысаки.

И под ту колбасочку

свою водку-ласочку

пьяницы челомкали в тоске.

Вот какое дамское

блюдо амстердамское

подавали в русском кабаке!

Справедливость Прохора

шкворнями угрохала;

по башке добавили ковшом,

а его любовницу,

кралю-уголовницу,

в кандалах пустили нагишом.

Магдалина ленская,

вся такая женская,

к чалому привязана хвосту,

шла она без грошика

и шептала «Прошенька!»

конокраду,

будто бы Христу.

...До сих пор над Леною,

рядом с нятистениою

чудом уцелевшею избой

сквозь шальную дымочку

в неразним-обнимочку

шляется любовь,

а с ней разбой.

Я не сплю в Олекминске,

будто бы поблескивает

ножичками Прошкнна родня,

будто лживо-братские

руки конокрадские

бубенцы обрезали с меня.

А когда метелица

вьюгою отелится —

в знобких завываниях зимы

чудится треклятое

ржание зажатое

краденых коней из-под земли...

фанаты

Фанатиков

я с детства опасался,

как лунатиков.

Они

в защитных френчах,

в габардине

блюджинсовых фанатов породили.

Блюджинсы —

дети шляпного велюра.

Безверья мать —