– Извините, что заставила вас ждать, - сказала Она с гостеприимной, чёткой улыбкой и

сделала приглашающий жест в сторону кабинета, на ходу снимая норковое манто.

Я успел ей помочь, и Она оценила это молниеносным промельком женственности в озабоченных государственных глазах. Я восхитился её выдержкой и физкультурной стройностью её фигуры.

Вплыла секретарша, по-прежнему оскорблённо не глядя в мою сторону, и поставила поднос на краю длинного стола заседаний, обитого зелёным бильярдным сукном.

– Как всегда - откровенно?
– спросила Она, вытянув из дымящегося стакана с чаем пакетик «Липтона» и раскачивая его на весу.

Она вдруг взяла мою руку в свою, так что шрам всё-таки выскользнул из-под кружевной оторочки, и спросила с искренней тоской непонимания:

– Женя, ну объясните мне, ради бога, что с вами? Вас печатают, пускают за границу. У вас есть всё - талант, слава, деньги, машина, дача... У вас, кажется, счастливая семья. Ну почему вы всё время пишете о страданиях, о недостатках, об очередях? Ну чего вам не хватает? А?

Пойдём со мною, команданте, в такие дали,

где я не всхлипывал «Подайте!», -но подавали.

В году далёком, сорок первом, пропахшем драмой, я был мальчишкой бедным-бедным в шапчонке драной.

В какой бы ни был шапке царской и шубе с ворсом, кажусь я мафии швейцарской лишь нищим с форсом.

Как бы в карманах ни шуршало,

для подавальщиц

я вроде драного клошара

неподобающ.

Перрон утюжа, словно скатерть, тая насмешку, носильщик в жисть мне не подкатит свою тележку.

Когда в такси бочком влезаю, без безобразий, таксист, глаза в глаза вонзая, бурчит: «Вылазий!»

Сказала девочка в Зарядье: «У вас, мущина, есть что-то бедное во взгляде. Вот в чём причина!»

И я тогда расхохотался.

Конец хороший!

Я бедным был. Я им остался.

Какая роскошь!

Единственная роскошь бедных есть роскошь ада, где нету лживых морд победных и врать не надо.

Единственная роскошь бедных есть роскошь слова в пивных, в колясках инвалидных, с присвистом сплёва.

Единственная роскошь бедных есть роскошь ласки в хлевах, в подъездах заповедных, в толпе на пасхе.

Единственная роскошь бедных -в трамвае свалка, зато им грошей своих медных терять не жалко.

А если есть в карманах шелест, всё к чёрту брошу, и я роскошно раскошелюсь на эту роскошь.

Умру последним из последних, но с чувством рая. Единственная роскошь бедных -земля сырая.

Но не дают мне лица, лица уйти под землю. Я так хотел бы поделиться собой - со всеми.

Всё, что я видел и увижу, всё, что умею, я и Рязани, и Парижу не пожалею.

Сломали кости мне на рынке, вдрызг избивая, но всё отдам я Коста-Рике и Уругваю.

От разделённых крошек хлебных и жизнь продлится. Единственная роскошь бедных всегда делиться.

Актриса не могла разломить краюху хлеба так, как его разломила когда-то сибирская крестьянка на перроне. Актриса очень старалась, но в пальцах была ложь. И тогда за плечом оператора я увидел в толпе любопытных старуху. У неё были глаза женщины, отстоявшей в тысячах очередей. Её не нужно было переодевать, потому что в восемьдесят третьем году она была одета точно так же, как одевались в сорок первом.

– Может быть, попробуете вы?
– тихо спросил я.

Она взяла узелок с краюхой и присела на мешок, прислонённый к бревенчатой стене железнодорожного склада. Не обращая никакого внимания на стрекот включившейся камеры, она не просто посмотрела на стоявшего перед ней мальчика, а увидела его и поняла, что он - голодный.

– Иди сюда, сынок, - не произнесла, а вздохнула она и стала развязывать узелок. Она разламывала хлеб, чувствуя каждую краюху его шершавинку пальцами. Точно разделив пополам краюху, она протянула её мальчику так, чтобы не обидеть жалостью. А потом легонько поправив левой рукой седые волосы, выбившиеся из-под платка, поднесла правую ладонь ко рту лодочкой - так, чтобы не выпало ни одной крошки!
– слизнула их, неотрывно глядя на жадно жующего мальчика, и наконец-то не преодолела жалости, всё-таки прорвавшейся из полыхнувших мучительной синевой глаз. Оператор заплакал, а у меня исчезло ощущение границ между временами, между людьми, как будто передо мной была та самая сибирская крестьянка из моего детства, протягивавшая мне половину краюхи той же самой рукой с тёмными морщинами на ладони, с бережными бугристыми пальцами, на одном из которых тоненько светилось дешёвенькое алюминиевое колечко.

Что может быть прекрасней исчезновения границ между временами, между людьми, между народами.

Я уважаю вас,

пограничники розоволицые,

хранящие нашу страну,

не смыкая ресниц,

а всё-таки здорово,

что в ленинской книге «Государство

и революция»

предсказан мир,

где не будет границ.

В каждом пограничном столбе

есть что-то неуверенное.

Тоска по деревьям и листьям -

в любом.

Наверно, самое большое наказание для дерева -