Югославия-2000 продемонстрировала, как к власти был приведен наиболее незаметный политик, юрист по специальности Воислав Коштуница. Зоран Джинджич по этому поводу говорил: «Надо выдвигать такого, кто не вызывает у людей отторжения. За меня, например, никогда не проголосует ни один сторонник социалистической партии, ни один националист. У Коштуницы небольшое число сторонников, но и противников у него немного. Я хочу выиграть этот матч, а для победы нужно, чтобы центрфорвард забил гол. Я не могу забить гол, потому что мне не дадут пас. Я с этим смиряюсь, поэтому ищу центрфорварда» [18]. Здесь по сути выбор определялся от противного: был избран человек, который в рамках виртуального пространства был наиболее нейтрален. Он существовал физически, но отсутствовал в виртуальном пространстве. Это наиболее технический кандидат, поэтому Джинджич, который как раз максимально заявлен в информационном и виртуальном пространствах, отдает ему пальму первенства.

Сегодняшняя структура действия строится в рамках трех взаимозависимых пространств: реального пространства, информационного и виртуального. Мы видели выше, что во многих случаях целью становится именно виртуальное пространство как воздействующее на все остальные. Но одновременно понятно, что обеспечить интенсивную смену виртуального пространства можно с помощью проекции физической силы, на чем построены выводы, например, в рамках военно-морских подходов, приведенных выше.

Информационное пространство выступает в роли промежуточного между реальным и виртуальным. Оно может выступать в роли изменяющего реальное пространство (например, приказ) и в роли изменяющего виртуальное пространство (например, «мыльная опера»). Информационное пространство в этом плане является наименее инерционным и потому наиболее динамичным. Изменения в рамках физического пространства или виртуального пространства носят более замедленный характер.

Карл Роув, например, считает, что в основе всего лежит контроль информационной повестки дня страны [19]. Он говорит: «Наша способность находиться в фокусе состоит в том, как мы можем контролировать повестку дня». То есть ключевая точка контроля закладывается в контроль не реального, а информационного пространства. И это понятно, поскольку информационное пространство предопределяет как определенные ситуации реального, так и виртуальное пространство целиком.

Здесь уместно привести в качестве примера ответ на вопрос одного из сотрудников Карла Роува [20. – С. 135]. Тот спросил его, думает ли американский народ о войне с терроризмом как о второй мировой войне. Роув после минутного раздумья сказал очень точно: «Нет, они так не думают, они хотят, чтобы мы думали, что это похоже на вторую мировую войну». Именно этот ответ задает особую роль, отводимую виртуальному пространству. Все остальное начинает выстраиваться именно под него. Приняв за точку отсчета вторую мировую, под нее начинает выстраиваться информационное и идеологическое обеспечение военных действий.

Виртуальное пространство может разрушать информационное, если оно вступает с ним в противоречие. Дэвид Фрам приводит свои впечатления от выступления Джорджа Буша 12 сентября с авиабазы. Это была голая комната с электронным оборудованием, совершенно неподготовленная и непривычная для президентского выступления. «Слова были правильными и убеждающими. Однако образы были иными… Он выглядел и звучал как преследуемый, а не как преследователь» [20. – С. 199]. То есть тот же текст, высказанный в другом контексте, получил бы иную эффективность. В этом случае не слова, а объекты в поле зрения зрителей «включили» иную виртуальность, которая и вступила в противоречие со словами. А виртуальность всегда права. И это имеет место как при столкновении с информационным пространством, так и при столкновении с реальным.

Можно построить следующие типы возможных направлений по форматированию будущего, которые, естественно, потребуют дальнейших исследований:

• форматирование виртуального пространства под контролем реального;

• форматирование реального пространства под контролем виртуального.

В первом случае мы имеем физическое присутствие силы, облегчающее нужный вид трансформации. Во втором определенное идеологическое обеспечение, которое, как виртуальный экран, защищает недостающие элементы реальности. Виртуальный экран может активировать определенные действия и приостанавливать развитие других. Например, понятие «джихад», под которым первоначально понимались военные действия мусульманского государства, затем подчеркивался оборонительный характер и мирные средства распространения ислама [21]. Однако сегодня джихад вновь стал катализатором военных действий, и виртуальное стало реальным.

Революция 1917 года, перестройка 1985–1991 годов шли по модели виртуального форматирования действительности, за которым следовало физическое изменение. Это был интенсивный переход, но и все варианты естественных переходов также строятся на появлении первоначальных изменений в каких-то сегментах виртуального пространства. Происходит «эрозия» виртуального сегмента, которая впоследствии позволит заменить одни правила другими. Подобный процесс имеет сегодня место и в Америке, когда критические голоса начинают звучать все громче, чему способствует и проходящая президентская избирательная кампания.

Трансформация виртуального пространства может также затруднять нужную трансформацию пространства реальности, о чем говорит известный феномен эффекта Си-эн-эн, когда американские войска были выведены из Сомали под воздействием общественного мнения, шокированного продемонстрированными новостями. По этой причине в преддверии войны в Афганистане Колин Пауэлл дал совет военным «держаться подальше от Си-эн-эн», чтобы избежать подобного давления [22. – С. 87]. Правда, сегодня уже трудно выдержать подобную информационную изоляцию, хотя для ее искусственного моделирования создаются разного рода методы, создающие определенные помехи действиям журналистов.