Шрифт:
Сделай из живого трупа, упа-упа, упа-упа!
И получишь миску супа, упа-упа, упа-упа!
Они пели все дружнее и громче, а слова песни становились все глупее и задорнее.
– Это их марш, строевая песня, – шепотом пояснил Людофоб. И, пользуясь тем, что солдаты самозабвенно пели, вкратце рассказал братьям о страхолюбах: это те, кому доставляет наслаждение видеть страх другого человека. Таким образом они преодолевают свой собственный страх, а заодно у них растет уважение к себе. Очень часто страхолюбы становятся начальниками и наводят ужас на подчиненных. Собственно, в этом и заключается их главная цель: не возглавлять коллектив, не руководить работой, а именно наводить на подчиненных ужас и любоваться результатом. Чаще же всего страхолюбы поступают на военную службу или в милицию: там неограниченные возможности для возбуждения страха в других людях.
– И ваш доктор их лечит? – спросил Вик.
– Он всех лечит. Хотя БГ считает, что эти люди – самые здоровые. И всех надо такими делать.
– Ага, и в форму всех одеть! – хмыкнул Вик.
– Именно! – подтвердил Людофоб. – БГ считает, что форма делает сильнее. И Страхов с ним согласен, но только отчасти. Конечно, человек в форме смелее, но зато он намного трусливее, когда остается без формы. А ведь ее надо когда-нибудь снимать. Поэтому БГ заставляет солдат даже спать в форме.
Пока они так беседовали, у солдат возник конфликт. Один из поющих, надрываясь изо всех сил, косился на своего соседа, того самого солдата со светлой челкой, и вдруг, оборвав песню, заявил:
– Он не поет!
– Пою! – возразил солдат с челкой.
– Не поешь! Ты только рот разеваешь!
– Ну, разеваю, – не стал дальше спорить солдат. – А зачем, если у меня ни слуха, ни голоса? Только вам песню портить!
– Все поют – и ты должен петь! А не хочешь – получай!
И любитель хорового пения стукнул парня с челкой дубинкой по каске. То же сделали и остальные – на бедную голову безголосого солдата посыпался град ударов. И тот принял это как должное.
И солдаты вновь заорали свою песню. На этот раз парень с челкой старательно пел, как и все, страшно при этом фальшивя, хор стал ужасающе разнобойным, но звучал даже более грозно, чего и хотелось солдатам.
Бешеный Генерал
Пленников выгрузили посреди широкого заасфальтированного двора, окруженного по периметру длинными зданиями-казармами.
И тут же к ним подъехал армейский зеленый джип, а из него выскочил человек в генеральской форме, в зловещих черных очках.
– БГ, – обреченно прошептал Людофоб.
Солдаты, окружавшие троих задержанных, вытянулись и замерли.
А генерал, снимая фуражку и вытирая потный лоб, немедленно начал кричать:
– Кто допустил? Это у вас защита называется? Двое пацанов сумели пробраться! Идиоты! Разжалую всех к чертовой матери! Всем по трое суток ареста, к чертовой матери! Кормить кашей и водой, к чертовой матери! Так вас, и растак, и разэтак, и туда, и сюда! – Тут Бешеный Генерал стал просто-напросто неприлично ругаться. Как ругаются пьяные грузчики. Впрочем, трезвые интеллигенты нынче ругаются точно так же. И школьники тоже. Короче, руганью, которую называют нецензурной, у нас никого не удивишь. Но одно дело, когда на тебя ругаются, а ты можешь ответить, а другое – когда на тебя ругаются, а ты ответить не можешь. Это уже не ругань, а просто хамство. Хамства же Вик не любил, потому что мама Настя и папа Олег учили его никогда никому не позволять не только унижать твое достоинство, но и достоинство других в твоем присутствии. Впрочем, Вик давно это понимал и без их науки. Ему было жалко смотреть на солдат, которые скукожились – лицами, потому что телами они скукожиться при всем желании не могли, стояли навытяжку и терпели.
А Вик не в армии, он не подчиненный генерала, поэтому терпеть не собирался:
– Извините, господин Бешеный Генерал…
– Что?! – взревел БГ. – Как ты меня назвал?!
– Извините… Я просто слышал, что вас так называют… Борис… Григорьевич?
– Гаврилович, только тебя это не касается, ты должен обращаться «товарищ генерал», понял?
– Нет, – спокойно ответил Вик. – Я лицо гражданское, а не солдат, я не имею права называть вас товарищем генералом. Я что хочу сказать, Борис Гаврилович, нехорошо, во-первых, ругаться при детях, хотя мы и не такие уж дети, а во-вторых, нехорошо обзывать тех, кто вам не может ответить тем же.
БГ выпучил глаза, приоткрыл рот. Казалось, что у него в организме что-то застопорилось, он потерял дар речи и способность к движениям. Но вот его отпустило, и он оглушительно заорал:
– Ты! Да я сгною тебя, так, растак и растак! Смелый, да? Видал я таких смелых! Сопли зеленые тут меня учить будут!
Поскольку слово «сопли» было употреблено во множественном лице и генерал при этом метнул взгляд и на Ника, подразумевая, что тот, хоть и молчит, такой же наглец, как и Вик, младший брат обиделся и свою обиду не скрыл. Он сплюнул в сторону, как это принято у них в классе при выражении чувства презрения, и сказал:
– Идиот.
– Не выражайся! – тут же одернул его Вик.
– А сам?
– Я все культурно говорю!
Братья имели возможность обменяться этими фразами, потому что БГ опять переклинило. Целую минуту он пялился на братьев и беззвучно разевал рот: видимо, давненько не говорили ему правду в глаза.
А Людофоб, ставший даже не бледным, а каким-то синим от страха, повалился на колени и тихо скулил, ожидая скорой и жуткой смерти – он не сомневался, что БГ в приступе ярости прикончит его заодно с наглыми мальчишками.
– Да вы… Да я… – Наконец из БГ начали вырываться членораздельные звуки. – Да я душу из тебя выну, паршивец! – заорал он, схватил Ника за шиворот одной рукой и поднял его в воздух. Ник болтал ногами и руками, пытаясь вырваться – тщетно.
– Вы что, совсем с ума сошли? – возмутился Вик. – Сейчас же оставьте ребенка в покое!
– Сам ты ребенок! – даже в бедственном положении не согласился Ник с таким обидным определением. – Я вот его… – И он пытался дотянуться рукой до БГ.
– Сейчас сойдет у меня с ума кто-то! – продолжал орать БГ и второй рукой ухватил за шиворот теперь уже Вика. Пришел черед старшего брата болтать ногами и руками. Но он не очень-то болтал, напротив, старался сохранить достоинство, висел спокойно (ну, или почти спокойно) и продолжал выговаривать БГ: