«Ты не можешь прогнать меня, как провинившуюся горничную».

Своему дневнику Битон поведал следующее: «Даже если Грета и не простит меня, она наверняка запомнит слова предостережения, которые я в свое время узнал от такой выдающейся личности, как Питер».

Чуть позже Сесиль доложил Клариссе о том, как развивались дальнейшие события.

«Пресса подняла вокруг Греты ужасную шумиху. Когда она вернулась из Швеции, ей даже задали вопрос, не собирается ли она замуж. «Ну, ну», — сказала она репортерам, но что касается меня, то я не удостоился ни единого слова. Она упорно не отвечает на мои телефонные звонки, письма и телеграммы — настолько она напугана, или же ей кажется, что и я ее предал. Мне остается только уповать на то, что это гнетущее молчание не продлится слишком долго. К счастью, я настолько занят, что у меня не остается времени на печальные размышления. Вполне возможно, что я ее вообще больше никогда не увижу — или же нам придется начинать все сначала, вернувшись на три месяца назад».

А пока Сесиль с облегчением узнал, что Гарбо возвратилась к себе в Голливуд. Он ждал полтора месяца, а затем позвонил снова. 7 октября, в день, который считал для себя счастливым, Сесиль рискнул. Обманутая тем, что ей сказали, будто на линии Нью-Йорк, Гарбо ответила на звонок, вслед за чем последовал бессвязный разговор:

«Ах, это вы, мистер Битон. Кто бы мог подумать…»

Постепенно Сесиль проникся надеждой, что возникшая между ними брешь может затянуться, однако Грета довольно жестоким издевательским тоном, вполне в духе Стивена Теннанта, сказала, прекрасно зная, что их разделяют две тысячи миль:

«— Давай, приходи.

— Может, прийти чуть позже?

— Нет, только сейчас».

Благодаря редкостному упорству, Сесилю удалось установить между собой и Гарбо некое подобие взаимопонимания. Такое хрупкое и ненадежное, и тем не менее, взаимопонимание.

Он объяснил свою ситуацию Клариссе:

«Грета в Калифорнии, и время от времени я провожу с ней по телефону весьма неутешительные беседы, а большей частью ее вообще не бывает дома. Ее настроение отличается ужасным непостоянством. И вообще меня бесит, что я не там, а она не здесь».

После месячного воздержания от разговоров с ней Сесиль позвонил после Рождества. Гарбо заявила, что крайне удивлена, что Битон еще не вернулся к себе в Англию. Иногда она не то в шутку, не то всерьез приглашала его к себе в гости, иногда говорила, что рада его звонку, а иногда приказывала не докучать ей. Разговоры, как правило, мало что значили.

Сесиль:

— Как ты спишь?

Гарбо:

— Хорошо, но только если ложусь рано. Ах, нам всем никуда не уйти от исполнения долга… Мы солдаты, сражающиеся во имя les beaux arts.

Мало уверенный в том, что проблема решится сама собой, 1 января 1947 года Сесиль отбыл в Англию.

Дела не отпускали его назад до самого октября: Битон работал над двумя картинами для Александра Корды — «Идеальный муж» (в главной роли Полетт Годар) и «Анна Каренина» (с Вивьен Ли и Ральфом Ричардсоном). Для него это был престижный заказ, гарантировавший ему солидное вознаграждение, что было весьма кстати при его постоянном безденежье. В течение последующих месяцев Сесиль поддерживал переписку с Гарбо. Оригиналов этих писем, скорее всего, более не существует, но Битон писал их под копирку и копии никому не показывал. После его смерти их обнаружили у него под кроватью в жестяном сундучке, в его доме в Бродчолке.

На протяжении всего 1947 года Сесиль то и дело сталкивался с проблемами, типичными для отвергнутых, или, наоборот, потенциальных, возлюбленных. В своих письмах он неустанно подчеркивает свои достоинства и верность, пишет о том, чем занят, пытается заинтересовать — он словно кидает Гарбо приманку, пытается очаровать ее новой жизнью в другой стране. Однако он не имел ни малейшего представления о том, как воспринимаются все эти его послания, и даже берясь за перо, Битон понимал, что вряд ли получит ответ.

Иногда он пробовал звонить, однако в те послевоенные годы позвонить за океан не означало просто поднять трубку и набрать номер. Переговоры необходимо было заказать заранее через телефонистку, а потом терпеливо ждать, сумеет ли та пробиться на нужную линию. Чаще всего Сесиль слышал: «Абонент не отвечает», что повергало его в полнейшее отчаяние, поскольку «абонент» — а Сесиль в этом почти не сомневался — наверняка была дома, однако не утруждала себя поднять телефонную трубку.

В этот период своей жизни Сесиль сделал одно существенное приобретение — купил и отреставрировал «Реддиш-Хаус» в Бродчолке; это был его второй дом в Уилтшире. Сесиль был вынужден покинуть милый сердцу Эшком после пятнадцати лет, проведенных им в этом небольшом приземистом строении, затерянном среди холмов Уилтшира. Битон неплохо изучил Гарбо и поэтому был уверен, что ей наверняка придется по сердцу особняк в стиле королевы Анны в тихой и сонной английской деревушке. Гарбо по своей натуре была одиночкой. Сесиль надеялся, что она изберет этот дом в качестве своего прибежища.

Ближе к концу января в Англии установилась на редкость холодная погода, которая продержалась до 10 марта. Земля промерзла, с востока дул резкий, пронизывающий ветер, долгов время держались морозы, случались даже метели. В самый разгар этого уныния Сесиль начал ухаживать за Гарбо со всей серьезностью, на которую только был способен, и с марта по октябрь 1947 года написал ей двадцать три письма, в то время как она хранила полное молчание. Сесиль отправил ей практически все эти письма, оставив себе одно или два, которые доставил ей прямо в отель во время своего следующего визита в Нью-Йорк зимой 1947 года.