Погоди, шепчет внутренний голос. Ты же не оставишь её вот так сразу? У тебя ещё несколько деньков впереди, чтобы убедиться: теперь она не пропадёт. И можешь ехать в квест спокойно...

За завтраком Ян сидит, словно аршин проглотив, замкнутый, закаменевший лицом. Косит на Гелю чуть ли не с враждебностью. Она словно не замечает - ухаживает за ним, как за братишкой, чай наливает, пододвигает мёд, а парень то краснеет, то бледнеет попеременно. Гелю это огорчает.

– А рисовать будем?
– растеряв весёлость, робко спрашивает после завтрака. Ян смотрит с сомнением, но обидеть отказом не решается, и потому командует:

– Ладно. Неси уж. Видела, куда я вчера всё убрал? Там, в зале...

Она срывается за тетрадями и карандашами. А я тереблю его:

– Ян, ты что такой замороженный? Можно подумать, ты её боишься.

Он даже ёжится.

– Понимаешь...- И выдаёт: - Воспитанная она больно. Так и боюсь сдуру чего лишнего ляпнуть.

– У-у, - говорю с облегчением.
– А я то уж думала... Не комплексуй. Она нормальная девчонка, просто в другом обществе росла, где свои обычаи. Мы же все - из разных миров, и ничего, приспосабливаемся. Я тебе тоже наверняка со своими странностями кажусь.

– Ты ж не важничаешь, - смущённо говорит он.

– И она не важничает. Поди, помнит, что ещё вчера её с ложечки кормили и носились, как с дитём. Она тебе, между прочим, благодарна за то, что помог с рисованием, видишь, как они ей память раскручивают. И огорчается, что ты он неё нос воротишь.

– Так я...

– Идите-ка вы оба в зал да ставни откройте, чтобы света было побольше. Столы там большие, за любым разместитесь. А тут вы только под ногами будете путаться. Я, считай, два дня на кухне не занималась, приберусь немного.

Пусть учатся приспосабливаться друг к другу. Это тоже воспитание.

У меня внутри включается какой-то моторчик, требующий немедленных действий. И под требования эти как раз подходит небольшая уборка, затворение супчика на обед, заодно я ставлю томиться картошку в сметане - в самом лёгком печном жару, там она через пару часов станет розовой, с пенками. Ношусь по кухне, как доморощенная ведьма на помеле, не забывая время от времени с любовью поглядывать на заветный букет, и даже успеваю привыкнуть к далёким неумолчным колокольчикам. Только мысли иногда путаются, забегая одна за другую. И думаю, не пора ли предложить ещё раз чаю ребятам, что-то они там засиделись...

Меня отвлекает деликатный стук в дверь. Не с парадного входа, сразу видно - свой человек, знает, где сейчас могут быть хозяева. Взлётное настроение стремительно падает, потому что каждый удар в дверь отдаётся в голове пушечным выстрелом. И открываю я благородному сэру, держась за висок и невольно морщась, чем, конечно, сразу же привлекаю его светлое внимание.

Не сводя с меня глаз, он железными пальцами берёт меня за плечи и поворачивает к свету. Его аура кажется мне настолько ослепляющей, что я даже зажмуриваюсь.

– Иоанна, - говорит он с упрёком, - вас невозможно оставить одну! Почему, стоит мне хоть немного ослабить внимание, вы попадаете в какие-то неприятности?
– Он настойчиво усаживает меня на стул.
– Смотреть в глаза, моя дорогая, я не закончил... В ушах звенит? Давно? Что, с утра? И вы до сих пор в таком состоянии?

Впервые в его голосе я слышу скрытое раздражение.

– Я же просил не экспериментировать без меня с лунным светом!

– Это не лунный свет, - подаёт голос Геля за его спиной. Конечно, она ведь тоже услышала, как стучали, и сунулась полюбопытствовать. Ладонь сэра так и застывает у меня на лбу.
– Это Ванечка делала мне куклу. Не сердитесь на неё, Михаэль.

То, что она подходит ближе, я и так понимаю, по тому, как сэр забывает о своей руке, которую я осторожно отвожу ото лба. Он спохватывается.

– Подождите, дорогая...
– Кому это он, мне или Геле?
– Мага, у тебя с собой всегда несколько пустых колец, я знаю. Выдели, будь добр, несколько штук для Иоанны.

Мага? Он здесь?

Угу. Нарисовался на пороге. Скептически оглядывает меня, обшаривает взглядом с головы до пяток... и вдруг я понимаю: не обшаривает, а сканирует, это просто ощущение такое, не из приятных. А сам, между прочим, всё торчит за дверью. Затем выразительно смотрит куда-то наверх. Видя, что я не понимаю, пожимает плечами, и, не касаясь косяка, тянется к притолоке; помедлив, выуживает мой нож, заряженный на луне. Выуживает небрежно, двумя пальчиками и с явным отвращением на морд... на лице. Я собираюсь подняться, но он легонько хлопает меня по плечу, осаживая; не глядя, швыряет нож на подоконник.

– Тихо, тихо. Явный передоз у тебя, не дёргайся. Хлопнешься ещё в обморок - возись тут с тобой...

И голос у него на редкость заботливый, с ворчливой интонацией, как у старого доброго дядюшки. Такого Маги я боюсь ещё больше, чем злющего. Он вытаскивает из кармана горсть гладких широких колец, ещё раз смотрит на меня оценивающе, прикидывает что-то и протягивает пару.

– Не надевай. Просто зажми в кулаке, они снимут на себя лишнее.

Мельком я успеваю заметить у него на подушечках пальцев свежие ожоги.