– Вот такой он, - добавляет.
– Любит правила наглядно разъяснять, а заодно и шугануть новенького.

– Так он сразу отсюда... выходит, если бы я вчера погибла... Может, и надо было поддаться?
– Я не слушаю Васюту.

– Да ты меня поняла ли?
– сердито говорит он.
– Никаких поддавков! Только бороться! Подставишься нарочно - он же тебя раскусит враз, и тогда уже в обоих мирах погибнешь. Я о чём тебе толкую, голуба, что до конца стоять надо!

– Поняла.
– Какое-то время я молчу. Поднимаю глаза на Васюту. Он склонился надо мной - гора горой, серьёзный, нахмуренный и словно ожидает ещё чего-то.
– Зачем? Зачем так... изощряться?

– А чтоб не отступали. Каждому по силам даётся, хоть нелегко, но сдюжить можешь, вот как в первый раз сдюжила. И погибнуть не страшно, коли потом в своём мире окажешься.

– А Финал как же?

– А от Финала тебе деваться будет некуда.
– Васюта распрямляется, идёт к порогу. Оборачивается.
– Или вперёд - или оставайся навсегда. Никто таких не осуждает, жизнь каждому мила.

Я провожу ладонью по столешнице, смахиваю несколько попавших под руку хлебных крошек.

– Вася, - говорю, и слышу, как подсел голос, - да как же с теми, кого дома-то оставил? Они-то как без...

...без меня, хочу добавить, но горло сжимается.

– Мы для них все - мёртвые, Ваня. Навсегда.

Сжимаю ладонь в кулак. Стискиваю зубы.

Я вернусь. Уж я-то вернусь!!!

И знаешь, почему, ты, Мир?

Потому, что я тебя больше не боюсь. Я тебя ненавижу.

Глава 4

Сидеть бы мне до утра за этим столом, смахивая с поверхности несуществующие крошки и всё более погружаясь в депрессию после нежданной вспышки гнева... Чужая смерть, которая вовсе и не смерть, а освобождение, спокойствие Муромцев, для которых развернувшееся зрелище было не кошмаром, не бойней, а куда страшнее - обыденностью, Янкин боевой азарт, Васюта, который безжалостно ткнул меня чуть ли не в лицо умирающему пацану с одной целью: смотри и запоминай!
– всё смешивается в моём мозгу в какой-то жуткий ералаш.

Прямо у меня под носом оказывается стакан, до краёв наполненный тёмной жидкостью с едким запахом.

– Не буду, - слабо вякаю я.

– Быстро!
– чеканит Васюта.
– Взяла, выдохнула, выпила залпом. Иначе сомлеешь. Давай. А то силой напою, парней позову, чтоб держали. Хочешь?

И что мне после этаких слов, отказываться? Кликнет ведь, потом стыда не оберёшься. Настойка обжигает горло, пищевод и взрывается в желудке бомбой. Выдохнуть перед этим выдохнула, а вздохнуть не могу. Наконец мне это удаётся.

– Добро.
– Васютин голос доносится откуда-то издалека.
– Давай-ка помогу дойти.

Вот ещё... Пытаюсь подняться, но мой работодатель сам вздёргивает меня на внезапно онемевшие ноги и помогает доплестись до светлицы.

– Спи. Нос высунешь - запру.

И захлопывает за моей спиной дверь. Сознание или подсознание - кто уж там из них ещё не захмелел, не знаю - улавливает только команду "Спи!" и даёт мне точную наводку на кровать. Куда я благополучно и валюсь снопом.

...По голым пяткам тянет сквозняком, и я невольно начинаю шарить в поисках одеяла - прикрыться. В голове не то что туман - какое-то отупение, однако мне удаётся сообразить, что одеяло-то - подо мной, а я сверху и, хоть в каком ты состоянии, а ложиться в чистую постель одетой - нехорошо. По крайней мере, перед тем, как рухнуть, я успела скинуть кроссовки, видимо, машинально. Оттого и стынут ноги. А еще от... Перевернувшись на спину и поискав глазами источник притока воздуха, обнаруживаю оба окна открытыми - вот и гуляет по комнате ночной ветерок, приводя меня в чувство. Но не соображу, сама ли я их открыла, или чья-то добрая душа позаботилась, дабы я прочухалась от холода поскорее?

И вдруг соображаю, что там, во дворе, давно уже кто-то переговаривается. Остаточный шум в ушах частично глушит звуки, и до меня доносятся лишь обрывки фраз.

– ...молодец, с одного удара...

– ...славно учишь...

– ...одно слово - воин растёт...

– Цыц, - низкий голос Васюты перекрывает гудёж.
– Спортите мне мальца похвалами. Как учили, так и управился.

– Будет тебе, Вася, - слышится звук шлепка, и ещё один, как будто кто-то с силой огрел другого по спине, но я вдруг понимаю, что на самом-то деле - это дружеское похлопывание.
– Малый уже в возрасте, его не спортишь. Что дальше с ним думаешь, в дружину али как?

– Пусть пару квестов пройдёт, сперва со мной, потом один, там и посмотрим.
– Голос у моего нанимателя спокоен, как будто он не об опасной экспедиции сообщает, а об увеселительной прогулке. Я ошарашено сажусь на кровати.

Мало того, что пацана учат военному делу, так его ещё и в квест? Он же местный, зачем ему это? Или это вроде инициализации, как в индейских племенах, когда мальчики, взрослея, обязаны были пройти испытание на смелость, отвагу и мужество и только тогда получали и взрослое имя, и статус мужчины? А какой статус получит Ян?