– Толя, ты спишь, – сказала Настя. – Отправляйся-ка лучше домой, пойдем.

Они вышли в прихожую.

– Я, кажется, здорово сегодня надрался, – сказал Толя, застегивая пальто.

– Ничего, все хорошо, – шепнула ему Настя и поцеловала в щеку. – Домой доберешься?

– Как-нибудь.

Она вывела его на лестницу.

Толя вдруг обернулся, сказал серьезно и трезво:

– Спасибо, Настя.

– За что!

– Вы знаете – Нина Сергеевна вам, наверно, сказала, – у меня неприятность по работе, довольно активное невезение. И вы так меня пытались утешить, так деликатно… Вы хороший человек.

Насте захотелось погладить его по голове. Она смотрела на его голову и не решалась. Но потом подумала, что он все равно пьяный, – и погладила.

– А как мы встретимся? – спросил он.

Настя пожала плечами, словно и не думала о том, словно ее и не заботил этот вопрос.

– Мы должны встретиться, это обязательно, – повторил Толя. – Я вам позвоню.

– A у меня телефона нет.

– Тогда вы мне позвоните, я вам запишу номер.

– Не надо, – быстро сказала Настя.

– Почему?

– Ну, не надо.

– Нет, я все-таки напишу.

Он достал из кармана газету, написал на ней номер телефона и отдал ей.

Она проследила, как он спустился по лестнице, и вернулась.

– Вежливый парень, – сказала мать. – Скромный.

– Хороший, – согласилась Настя.

Она придвинула к изголовью матери стул, поставила ей на ночь воду.

– Капли принимала?

– Пила, пила, ложись.

Настя погасила свет.

– И давно ты с ним дружишь?

– Давно уж, не помню…

– Что ж он не заходит?

– Стесняется.

– Ты скажи ему.

– Скажу.

Настя лежала у окна, слабо освещенная уличным фонарем, с открытыми глазами. Она смотрела рассеянно прямо перед собой. Просто на стену.

А на стене висела картинка, иллюстрация к сказке Пушкина о мертвой царевне.

На эту картинку тоже падал с улицы свет, поэтому она была ясно видна, она и сама как будто светилась. На ней было изображено, как на шести чугунных цепях «во мгле печальной гроб качается хрустальный, и в хрустальном гробе том спит царевна мертвым сном».

Художник учел указание поэта, что «она как под крылышком у сна так тиха, свежа лежала, что лишь только не дышала», и такою ее нарисовал.

Настя усмехнулась и подумала: «Была бы я такая, вот было бы здорово!»

Подумать так заставили ее обиды и огорчения этого дня. Мы даже услышали эти слова, как будто она их сказала.

На улице проехала машина. Потом хохоча прошла какая-то компания – может быть, те четверо? Или другие?

Потом фонарь на улице погас, в комнате стало совсем темно.

ДВА ВИТЯЗЯ – НЕМОЛОДЫЕ, УСТАЛЫЕ, ТОПОРИКИ НА ПЛЕЧО – СТОЯЛИ НА СТРАЖЕ У ВХОДА В КАМЕННУЮ ПЕЩЕРУ.

ИЗ ТУМАННОЙ ЕЕ ГЛУБИНЫ ВДРУГ ВЫЛЕТЕЛИ СOHНЫЕ, ЧЕМ-ТО ВСТРЕВОЖЕННЫЕ ПТИЦЫ.

СТОРОЖЕВЫЕ ПЕРЕГЛЯНУЛИСЬ, ПОМЯЛИСЬ, ЗАГЛЯНУЛИ В ПЕЩЕРУ.

НА ШЕСТИ ЧУГУННЫХ ЦЕПЯХ ПОКАЧИВАЛСЯ ХРУСТАЛЬНЫЙ ГРОБ. ОН БЫЛ ПУСТ…

ВИТЯЗИ ПОСТОЯЛИ В РАСТЕРЯННОСТИ, ПОТОМ, НИ СЛОВА НЕ ГОВОРЯ, ПОБЕЖАЛИ К СВОИМ КОНЯМ, ОТВЯЗАЛИ ИХ ОТ ДЕРЕВЬЕВ, ВСКОЧИЛИ В СЕДЛА И ПОСКАКАЛИ, РАЗБРЫЗГИВАЯ ЛУЖИ. ВЕТВИ ХЛЕСТАЛИ ИХ ПО ШЛЕМАМ.

ВДАЛЕКЕ ЗАБИЛ КОЛОКОЛ.

В комнате тем временем стало светлее, и мы начали различать постель и лежащую на ней девушку.

Это была не Настя.

Это была девушка, в точности подобная красавице, изображенной на иллюстрации. Она спала, и легкое напряжение мысли виднелось на ее лице.

– Ах, если бы я была такая! – все еще думала она. Но она была уже такая.

Наступило утро.

Девушка открыла глаза. Она словно бы чему-то удивилась и, привздохнув, произнесла:

– Как же долго я спала!

Приподнявшись на постели, она посмотрела на мать – та еще спала, на будильнике – было около девяти.

Она оделась, пригладила руками волосы. Она боялась опоздать на работу. И все-таки все делала немного медленней, раздумчивей, чем обычно, словно позабыла, где что находится.

Она плеснула в лицо холодной воды из-под крана, поставила матери завтрак на стул, чтобы съела, когда проснется, а сама есть не стала.

На улице светило солнце. Все спешили и, как водится, особого внимания друг на друга не обращали.