По мере приближения процессии стук становился все громче. Из-за поворота вышли еще двое.

— Ясное дело, голыши это, мой рыцарь.

— Что значит — голыши?

— Одежи не носят ни летом, ни зимой.

— А те двое, они ведь одетые?

— Те не голыши! Один — ашик, по сазу видно. Господи помилуй! Значит, неспокойно в стране, раз начинают появляться ашики, говаривал отец. Совсем недавно тут уже один прошел.

— Что же это может быть?

— Не знаю. Но ашика издалека видно: сума при нем. А тот, что рядом идет прихрамывая,— пленный раб. Подаяния просит. Хромает оттого, что на одной ноге цепь. Все, кто на выкуп собирает, через наше ущелье проходят, чтобы заглянуть в удел Эртогрул-бея.

— Зачем?

— Сколько у вас подают самое большее пленникам, что собирают себе на выкуп?

— Ну, золотой, да и то короли или богатые князья. Обычай такой: не подавай много пленному воину. Чтобы не ушел он.

— А наш Эртогрул-бей пять золотых дает. Никакого обычая знать не желает. Есть при нем деньги, бывает, и десять даст. Послушать отца моего, так однажды пожаловал пленнику даже коня боевого. На ашика взглянуть хочется. Тот, что раньше прошел, пожилой был, правда крепкий. Поглядим на этого.— Мавро умолк.— А у вас есть ашики?

— Есть.

— Говорят, сила в них колдовская, обижать нельзя. А ваши как?

— Такие же.

— У нас, мой рыцарь, пещеры монахов и дервишей тоже считаются заколдованными. Если хозяина в пещере нет, заглядывать нельзя. Заглянешь — язык отнимется. И у вас так же?

— Точно так.

Дервиш, что шел впереди, зажав под мышкой дюмбелек, колотил в него свободной рукой. Огромного роста, широкоплечий, с толстыми, как тумбы, ногами, длинной, до пупа, бородой и гривой нечесаных волос, он внушал страх. Когда спутники, шедшие за ним по двое в ряд, переводили дыхание, чтобы начать новый куплет, великан привставал на цыпочки и выкрикивал: «Ох! Ах!» Единственной его одеждой был кусок грубой ткани, подвязанный к поясу и пропущенный между ног. На голом плече висел кривой ятаган.

Спина, грудь, руки и ноги были сплошь покрыты черными волосами, и с первого взгляда он походил на медведя. Трое его спутников тоже были голы, лишь на том, кто нес знамя, была рубаха. Волосы на груди, бороды, усы, брови, ресницы у всех четверых были сбриты. На головах — тюбетейки из белой кожи, с подвешенными над ушами амулетами из буйволиных зубов. На шеях — ожерелья из уздечек и бубенцов, снятых с мулов. На локтях и под коленями — звоночки и тарелочки, на лодыжках — погремушки, у пояса — большие железные колокольцы.

Подпрыгивая в ритм дюмбелека, издавая протяжные вопли, процессия с оглушительным шумом приближалась к караван-сараю.

Не доходя нескольких шагов до ворот, великан остановился и прокричал:

— Мы на земле не земные, мы текущий поток! Нет в мире преграды для наших дорог! Пусть горы топорщат гранитную грудь. Мы открываем путь!

Лия, выбежавшая на шум, испуганно прикрыла рот платком. И, пытаясь улыбнуться, проговорила:

— Милости прошу, святые отцы! — Она слегка шепелявила, но голос у нее был нежный, приятный.— Вы принесли счастье нашему очагу...

Мавро подошел к сестре и встал рядом.

— Да будет благо тебе, женщина,— продолжал дервиш.— Да сгинет твоя печаль и тоска!

— Пожалуйста! Масла да меда у нас нет, но ложка-другая супа найдется. Атласных постелей не сыщете, ну а мягкого сена вдоволь! Не обессудьте!

Дервиш дважды ударил в дюмбелек и вместо ответа пропел:

— К чему постель тому, кто все постиг? Я из земли пришел и в землю вновь уйду! Где может быть похуже, чем в аду? Что радость, если жизнь лишь миг? Аллах велик, вот радость!

У двух голышей все зубы были вырваны, и их рты зияли, как черные колодцы.

Но у каждого на поясе висели кожаные кисеты, отделанные шитьем.

Рыцарь еще не знал, что абдалы Рума открыто курят опиум, и потому не понял, для чего им кисеты: для огнива эти были слишком велики, для харча — малы.

Великан снова застучал в дюмбелек, приговаривая:

— Наш покровитель Адам в кости рай проиграл. Эй, мудрецы, держите меня! Я сорвался с цепи! — Он поднял руку, призывая к молчанию своих спутников, и, словно читая молитву, продолжал: — Внемли тому, что молвит Человек-Дракон, дервиш Пир Эльван!

Источник слова — сердце! Сердце — вместилище истины. Кто видит лишь внешность, своими руками накинул на шею себе петлю небрежения. Кто сердце не знает — ишак! Откуда понять ему сущность жемчужины! Тело твое лишь оболочка, что дана тебе лишь на время. Суть, заключенную в ней, совершенствовать должен ты, эй! И сокровища, скрытые в ней, должен найти ты, эй!

Когда он на мгновение умолк, чтобы перевести дух, Лия, со страхом внимавшая его похожей на молитву, составленной из где-то слышанных фраз бессвязной речи, проговорила: