– Куда уж серьезнее, – пробормотал я.

Это был удар, настоящий удар. Не знаю, имел ли кто-то из читающих эти строки близкого друга, который умер, а потом оказалось, что его отравили. Если такое было, то он поймет, насколько невероятным поначалу мне показалось это известие. Других могут травить сколько угодно, об этом иногда читаешь в газетах, а вот наших близких – никогда.

Гарольд уселся в кресло. Я стоял, опершись на каминную полку, не сводя с него глаз. Затем чисто машинально поднял с пола книгу, которую уронила Френсис, и положил на подлокотник кресла.

– Мышьяк! – еле слышно произнесла Френсис и многозначительно посмотрела на меня.

Я знал, что у нее на уме. Чертов флакончик с лекарством. При чем тут он?

– Так что начнется расследование, – заключил Гарольд не без определенного удовлетворения. – И, думаю, довольно скоро.

– А что говорит Глен? – спросил я.

Гарольд пожал плечами:

– Он тоже сбит с толку.

– Но что это может быть? Несчастный случай, самоубийство, убийство?

– Только не убийство! – воскликнула Френсис.

– Почему? – спросил Гарольд с нотками разочарования в голосе.

– А кому нужно было убивать Джона?

Гарольд насупился.

– Откуда нам знать? Мало ли какие были обстоятельства…

– Никто не мог пожелать Джону смерти, – настаивала Френсис. – Не было таких людей.

Я кивнул, соглашаясь с женой.

– Джон был таким… замечательным человеком… – Я замолк, подыскивая подходящее слово, но все, что приходили в голову, казались банальными. – Покуситься на него мог только маньяк.

Гарольд усмехнулся, как обычно, углами губ.

– А что, мог быть и маньяк. Или еще какой злодей.

– Откуда они здесь возьмутся? – в сердцах проговорил я.

Углы рта Гарольда задергались сильнее.

– Откуда? А ты мог себе вообразить всего месяц назад, что мы вот так будем сидеть и обсуждать смерть Джона от отравления мышьяком? Конечно, нет. Но мы же сейчас сидим, обсуждаем.

Я не стал спорить.

– Глен сказал, сколько мышьяка найдено в теле?

– Я понял так, что достаточное количество.

– Не просто следы?

– Нет, много больше. Это не фон, ни в коей мере, – пояснил Гарольд со знанием дела. – Смерть несомненно наступила от отравления мышьяком. И поскольку умеренное количество яда обнаружено спустя несколько дней после смерти, то приходится признать, что наш друг принял смертельную дозу.

– Ты, я вижу, хорошо в этом во всем разбираешься, – сказал я.

– Его натаскал Глен, – предположила Френсис.

– Ничего он меня не натаскивал, – отмахнулся Гарольд. – Он сам, кажется, не очень в этом большой знаток. Мы с ним вместе порылись в справочниках.

– Глен хирург, – заметила Френсис. – Яды не его сфера.

– Кстати, для него это довольно скверно, – проговорил я. – Он волновался?

– Мне показалось, что нет, – ответил Гарольд. – Но думаю, он не подавал виду. Любому доктору неприятно, когда выясняется, что его пациент умер от отравления мышьяком, а он выдал заключение о естественной смерти. Но в любом случае уголовное преследование ему не грозит.

– С чего это вдруг преследование? – возмутилась Френсис. – Откуда он мог знать?

– Глен тоже так думает, – сказал Гарольд. – Рона при мне спросила его об этом. Он сказал, что мало кто способен отличить симптомы отравления мышьяком от какой-то другой болезни.

Мы помолчали.

– Как же, черт возьми, к нему внутрь попал мышьяк? – удивился я. – Уму непостижимо.

Мне по-прежнему казалось невероятным, что Джон, которого мы все хорошо знали, отравился мышьяком. Насмерть. И я ощущал какую-то вину, как будто у меня была возможность это предотвратить, а я не принял меры. Конечно, это была полная чушь.

У Гарольда снова начали подергиваться углы рта.

– Мы, кажется, все согласны, что это не может быть убийство. Ну а о самоубийстве не стоит и говорить. Так, значит, что, это был несчастный случай?

– Как ты это себе представляешь? – спросил я. – Как мог такой человек, как Джон, принять смертельную дозу мышьяка по ошибке?

Гарольд вскинул руки.

– Да, согласен, такое невозможно. Но тогда что это?

Мы опять замолчали.

Наконец Френсис сказала:

– Случайно подсунуть Джону яд мог кто-то другой.