— Цензъ избирателей, произнесъ Юшневскій: до пяти сотъ фунтовъ серебра, избираемыхъ до трехъ тысячъ фунтовъ…. это дико! гд у насъ серебро?

— Крестьянъ освободить съ землей, — кричалъ Яфимовичъ.

— Не вс согласятся! безъ земли, съ одними дворами! возражали Поджіо и Ентальцевъ: еще назовутъ грабежомъ.

— Къ черту тупое меньшинство! вче! вспомните Новгородъ, Псковъ! — кричалъ, покрывая голоса прочихъ, Мишель.

Сомннія не было. Передъ Шервудомъ происходило засданіе тайнаго, политическаго общества.

Онъ перевелъ дыханіе, хотлъ еще слушать. Но Василій Львовичъ всталъ и, со словами:- «и такъ, воля крестьянъ, въ общемъ, ршена!» взялся за шнурокъ звонка. Остальные также, отодвигая кресла, встали. Шервудъ отпрянулъ отъ двери и опрометью, чуть помня себя, сбжалъ по лстниц. Въ сняхъ онъ въ ужас прижался въ углу. Мимо его, звая и охая, прошелъ снизу разбуженный звонкомъ Емельянъ.

Пропустивъ слугу, Шервудъ дрожащими руками надлъ сапоги, еще прислушался, выскользнулъ на крыльцо и стремглавъ бросился въ свой флигель. Не зажигая свчи, онъ быстро раздлся, легъ въ постель и старался заснуть. Сонъ отъ него бжалъ. — «Тайное общество! заговоръ противъ правительства!» — думалъ онъ, задыхаясь. Дрожа и не попадая зубомъ на зубъ, онъ разбиралъ свое невроятное открытіе. — «Такъ вотъ что», — мыслилъ онъ: «не походъ, не война…. вотъ цль этихъ собраній…. и это же? высшее офицерство, батальонные, полковые командиры. Недовольны, возмущены; строятъ тайные ковы. А я, затерянный въ этой глуши, безъ ихъ богатства и правъ, всми обходимый чужеземецъ…. И мн терпть еще семь долгихъ, унизительныхъ лтъ?…»

Тяжелыя, несбыточныя мысли вертлись въ голов Шервуда. Онъ неподвижно глядлъ съ кровати въ окно. Мухи жужжали и бились въ тсной, душной комнат. А за окномъ стояла тихая, звздная ночь. — «Бжать отъ этого ужаса!» — вдругъ подумалъ Шервудъ: «убить соблазнительный, дерзкій призракъ… А тамъ, вдали? тамъ вдь еще надются, ждутъ…. Можно отличиться, возвратить потерянное счастье. Нтъ выслуги выше; почести, богатство…. но вдь это предательство!»

Шервудъ вскочилъ, сталъ ощупью одваться. — «Тьфу, чертъ! да какъ же дрожатъ руки!» — мыслилъ онъ съ отвращеніемъ: «точно укралъ что-нибудь»…. — «Кончено, ршено!» — сказалъ онъ себ, выйдя на воздухъ и безсознательно вновь направляясь въ садъ: «о! подлая ловушка, выдача головой, за гостепріимство, пріютившаго меня человка…. И ужели я буду этимъ предателемъ, злодемъ, убійцей изъ-за угла?»

Долго Шервудъ бродилъ по темнымъ уступамъ и дорожкамъ сада, подходилъ къ рк, ложился въ кусты, на полянахъ. Верхи деревъ посвтлли. Стали видны холмы и ближній лсъ за Тясминомъ. Чирикнула и съ куста на кустъ перелетла, разбуженная какимъ то шорохомъ, птичка. Спящій, съ пристройками и крыльцами, блый домъ отчетливе вырзался, среди пирамидальныхъ тополей и развсистыхъ, старыхъ липъ.

«Сытые бсятся, что имъ! изъ моды, отъ жиру!» — злобно стиснувъ зубы, подумалъ Шервудъ. Онъ даже плюнулъ запекшимися губами. — «Чужое вдь, не мое»… — прибавилъ онъ, съ блдной усмшкой, вставая и возвращаясь домой: «отличія…. награды засыпятъ…. это врно! ни колебанія, ни шагу назадъ!»

— Что, ваши дутъ сегодня? — спросилъ онъ чьего-то кучера, ведшаго утромъ къ рк лошадей.

— демъ, будемъ въ ту субботу.

Въ слдующую субботу, Шервудъ ршилъ получше и толкомъ все сдлать, смазать сапоги, выждать, когда все угомонится, вновь пробраться къ заманчивой двери, все терпливо выслушать, запомнить и записать въ особую тетрадь. — «Смльчаки! — на Аракчеева строятъ подкопы!» — разсуждалъ онъ, «въ лагер подъ Лещиномъ собираются все ршить… волю крестьянамъ хотятъ объявить!»

Въ ожиданіи этого дня, чтобъ не дать подозрній, Шервудъ притворился разсяннымъ, безпечнымъ; никого, какъ прежде, боле не разспрашивалъ и въ свободные часы ходилъ, съ ружьемъ дворецкаго, по окрестностямъ и приносилъ хозяйкамъ дичь. А чтобы продлить свое пребываніе въ Каменк, онъ даже нарочно нсколько испортилъ уже конченный мельничный ходъ.

Вторая суббота пришла. Шервудъ узналъ еще боле. Въ свою тетрадь онъ занесъ имена и адрессы многихъ членовъ союза, ихъ тайныя намренія и цли, даже вскользь кмъ либо сказанныя, необдуманно-смлыя слова, въ род ребяческой, безумной похвалы Мишеля, съ пной у рта: «убивать! рзать всхъ…. нечего щадить враговъ!»

Собраніе на этотъ разъ окончательно обсуждало вопросъ о нкоторыхъ мрахъ, въ томъ числ чье-то предложеніе — не откладывать свободы крестьянъ. Шервудъ жадно слушалъ.

— Отдльныя, единичныя попытки каждаго изъ насъ не приведутъ ни къ чему, сказалъ чей-то голосъ за дверью: вонъ, Якушкинъ давно написалъ общую и безусловную вольную своимъ. Онъ даже возилъ ее въ Петербургъ, министру. И что-же вышло? Посл всякихъ отсрочекъ и мытарствъ, ему удалось добиться свиданія съ Кочубеемъ. Удивленный министръ его выслушалъ и отвтилъ: разсмотримъ, обсудимъ. И обсуждаютъ до сихъ поръ, скоро пять лтъ….

— Моего предположенія, — произнесъ Пестель: о подаренныхъ мн деревняхъ я ужъ никуда и не посылалъ.

— Да и не для чего! — отозвался Бестужевъ-Рюминъ: еще сочтутъ нарушителемъ общаго спокойствія…. вдь у насъ какъ!

— И будутъ правы! — сказалъ Поджіо: строго говоря, какъ члены тайнаго общества, даже для такихъ возвышенныхъ цлей, мы все-же заговорщики, преступники. Надо говорить правду…. Какъ ни перебирай, а вс наши работы, подтвержденныя даже собственнымъ, доблестнымъ починомъ, — одн слабыя попытки непрошеннаго меньшинства…. отвлеченные, философскіе тезисы…. отмна цензуры, шутка-ли? сокращеніе воинской службы.