Шрифт:
И ко всему бывало онъ поговорку найдетъ. Разъ какъ-то мы заговорили про водку.
— А знаете вы, что пьяница? спросилъ меня мой Борисъ Петровичъ, слыхали?
— Нтъ, не знаю, Борисъ Петровичъ.
— По пьяниц и домокъ тянется; а кто пьетъ, гд беретъ?
— Тоже не знаю.
— Пьяниц Богъ даетъ, а кто не пьетъ — чортъ беретъ.
Начните вы говорить съ Борисомъ Петровичемъ о божественномъ и тутъ Борисъ Петровичъ не ударитъ себя лицомъ въ грязь: и о божественномъ можетъ съ вами поговорить и разсказать много.
— Слыхалъ ты, Борисъ Петровичъ, что о Соломон премудромъ? спросилъ я его разъ.
— Какъ про Соломона премудраго не слышалъ! отвчалъ Борисъ Петровичъ.
— Что же ты слышалъ?
— Да много…
— Разскажи что нибудь.
— Соломонъ премудрый все зналъ, одного только не узнать, сказалъ Борисъ Петровичъ.
— Чего же?
— Не узналъ Соломонъ премудрый, не узналъ глубины морской!
— Отчего же онъ не попытался?
— Пытался, да ничего не вышло, а ужъ на что премудрый былъ: такъ и зовется Соломонъ премудрый!
— Почему же Соломону премудрому не удалось узнать глубину морскую?
— Задумалъ это Соломонъ узнать глубину морскую: какая такая есть глубина морская? Хорошо. Взялъ съ собой Соломонъ премудрый большой фонарь, обвязалъ себя веревкой, и веллъ спускать себя на дно морское. Стали спускать Соломона премудраго на дно… Куда еще до дна?… До дна еще далеко осталось… До дна морского можетъ и на сотую часть не опустили, какъ вдругъ ракъ… большой такой ракъ!… «Куда ты, говоритъ ракъ Соломону премудрому, куда ты»? — На глубину морскую, говоритъ Соломонъ премудрый. — «Что теб такъ надо»? говоритъ ракъ. — Хочу глубину морскую узнать! — «Да ты кто такой»? спрашиваетъ ражъ у Соломона премудраго — Я, говоритъ, — Соломонъ премудрый; все я, Соломонъ премудрый, на земл знаю, одной только глубины морской не знаю. — «Да и знать теб не надо! крикнулъ ракъ, ты на земл, Соломонъ, — премудрый, а я ракъ на глубин морской премудрый! — Да какъ пихнетъ Соломона клешней, такъ Соломонъ скоре веревку дергать, чтобъ къ верху тащили!… Такъ Соломонъ премудрый и не узналъ глубины морской.
Курскъ, 27-го августа.
— А говорунъ мой Василій! сказалъ я своему хозяину въ Уколов, къ которому меня привезъ мой ямщикъ.
— Такъ… зубоскалъ! отвчалъ хозяинъ.
— Чмъ зубоскалъ? Свое дло правитъ, какъ надо, оттого и весело на свт живется!
— Такъ то оно такъ! промолвилъ хозяинъ, а все таки надо и про душу вспомнить!…
— Что жь дурнаго веселымъ быть? Разв лучше насупясь сидть?
— Да и зубоскалить нечего!…
— Отчего же и не позубоскалить?..
— Лучше про божественное, про что подумать, да про божественное поразмыслить!
— Про что же, про божественное?
— А то про божественное: какъ, отчего, какая причина дется… вотъ что!
— Какъ какая причина дется?
— А такъ: вотъ возьми хоть осину-ту, [3] поразмысли: отчего у той осины листъ безустанно дрожжя дрожжитъ? какъ тихо, какъ втру нтъ, а посмотри на осину: на осин листъ все дрожитъ, все дрожитъ!…
— Слыхалъ я, что оттого осина дрожитъ, что на осин Іуда удавился, сказалъ я.
3
Частица то простымъ народомъ склоняется. Авт.
— Бабы болтаютъ!
— Какъ болтаютъ?
— А такъ болтаютъ! Іуда удавился не на осин; Іуда удавился на дуб:
— Отчего же осина дрожитъ?
— Осина дрожитъ отъ слова Божія!
— Этого я не слыхалъ!
— То-то не слыхалъ, то то не слыхалъ! А ты объ этомъ поразмысли, да поразсуди!…
— Разскажи пожалуйста: отчего же осина дрожитъ? Какъ это отъ слова Божія осина задрожала?
— Слышалъ, что Іуда Христа, Бога нашего, за жидовскіе серебренники продалъ?
— Это слышалъ.
— А какъ продалъ Іуда Христа, жиды Христа на крест распяли, Іуду страхъ взялъ… Задумалъ злодй удавиться… „Ни одно дерево не смй, говоритъ Господи, ни одно не смй принимать на себя Іуду-христопродавца!“ Сказалъ Господи: кто слова Господня не послушаетъ?.. всякому дереву, стало, нельзя принимать на себя Іуду Христопродавца… Кинулся Іуда къ берез, что росла у самаго пресвтлаго рая… кинулся къ той берез, сдлалъ мотокъ, взлзъ на самую верхушку, взлзъ да и повсился!.. Только и береза умна была: нагнула верхушку до самой земли, да и скинула съ себя Іуду; только скинула береза Іуду не въ пресвтлый рай, а на нашу гршную землю. Оттого у березы и втья (втки) такія гибкія: какъ хочешь гни, хоть узломъ вяжи — все не ломится… Побжалъ Іуда-христопродавецъ, побжалъ къ горькой осиночк, къ самой молоденькой осиночк. „Молодая осиночка — разумомъ глупешенька!“ думаетъ Іуда… А Богъ-то на что?.. Вотъ про это и забылъ злодй!.. Прибжалъ Іуда къ той осиночк и повсился на горьконькой!.. Какъ вздрогнетъ осиночка!.. Какъ быть горьконькой!.. Божьяго слова не послышала… А разумомъ-то глупешенька, и не соберется съ своей памятью, что ей длать? Только Господи и говоритъ: „Не бойся ты, горькая осина! Не съ злаго умыслу ты это надлала; не по злу, а по своему глупому разуму; теб за это грха не будетъ; скинь съ себя Іуду-христопродавца“! Осина и скинула съ себя Іуду-христопродавца. Съ того-то слова Божія осина и по теперь дрожитъ: вотъ отчего… „Прими дубъ на себя Іуду-христопродавца“! сказалъ Господи. Дубъ и принялъ на себя Іуду-христопродавца; и грха тутъ дубу нтъ: принялъ на себя дубъ Іуду по слову Божію. Оттого то у дуба втьи такія крпкія; да и весь дубъ такой крпкій, да твердый: крпче дуба на свт дерева нтъ… одно только и есть крпче: это купарисово дерево…
— Это же дерево отчего крпко? спросилъ я, когда закончилъ разсказчикъ.
— Изъ купарисова древа крестъ на Христа длали, на купарисовомъ древ иконы святыя пишутъ, оттого купарисово древо и крпче всхъ крпче всхъ, крпче самаго дуба…
— Этого я прежде не слыхалъ…
— Всякому своя причта есть!.. Всякому своя, говорю я теб!.. Всякому былію своя причина.
— Неужто всякому былію?
— Всякому, какъ есть!
Я вспомнилъ давно слышанный мною разсказъ про гречку, и тогда мною незаписанный.