— Господи! — стоналъ онъ:- зачмъ-же такъ жестоко?.. разв я когда-нибудь стснялъ тебя, запрещалъ теб что-нибудь?.. Какъ-же ты могла уйти такъ… тихонько, предательски?.. Маша, да, вдь, это невозможно!.. Ты не можешь быть такой женщиной!..

Вдругъ онъ бшенымъ движеніемъ надлъ себ кольцо на палецъ, ударилъ изо всхъ силъ себя кулакомъ въ грудь, потомъ подбжалъ къ молодому деревцу и съ дикимъ, почти звринымъ рычаніемъ, сталъ его раскачивать, силясь сломать, вырвать…

Молодая дама съ ребенкомъ и нянюшкой. Глаза у дамы темные, пунцовый ротъ сердечкомъ, зубы такъ и сверкаютъ. Очевидно, обдумываетъ и свой скромный, не безъ поползновеній на изящество нарядъ, и каждое свое слово, и каждое движеніе. Говоритъ нараспвъ, вставляетъ французскія фразы. Такъ и льнетъ ко всмъ, кто кажется ей «plus comme il faul», но длаетъ это очень ловко, осмотрительно, осторожно. Она такъ любезна, такъ умильно улыбается, разговорится и сейчасъ-же скажетъ о своемъ муж, который занятъ, бдный, и лтомъ служебными длами, назоветъ свое имя, свою фамилію, самую настоящую русскую, довольно распространенную фамилію. Она обо всхъ и все знаетъ, даже и то, чего нтъ въ дйствительности, очень мило сплетничаетъ. Она достигла своего, со всми почти знакома, даже «адамова голова» ей любезно киваетъ и пожимаетъ руку; дни ея проходятъ весело и разнообразно.

Но я случайно зналъ ея тайну; ея мужъ и она, несмотря на свою совсмъ русскую фамилію, — некрещеные евреи. Наконецъ, нянюшка на что-то разссердясь на хозяйку, обнародовала это, и черезъ день весь — скъ оказался посвященнымъ. Эффектъ былъ полный. Черезъ два дня интересная дама скрылась.

Всхъ не переборешь. Двицы, недурненькія, бойкія и скромныя, уродливыя, «станціонныя двицы» въ такъ называемыхъ «русскихъ», «мордовскихъ» и «малороссійскихъ» «костюмахъ», — «станціонныя», ибо такихъ двицъ непремнно увидишь на каждой дачной станціи. Он собираются ко всякому приходу поздовъ и гуляютъ по платформамъ парочками, подъ ручку другъ съ другомъ, въ своихъ расшитыхъ, до непристойности опошлившихся костюмахъ. Господа офицеры разнаго рода оружія, отъ глубокой арміи до ловкихъ гвардейскихъ адъютантовъ. Находящіеся на дйствительной служб, въ запас и въ отставк полковники и генералы, съ утра и до ночи непробудно сидящіе за карточными столами и ничего и никого не видящіе и не слышащіе, кром своихъ картъ и партнеровъ… Однако, все это начинало надодать изрядно, и чувствовалось, что если не явится чего-нибудь боле интереснаго, то хоть бги вонъ, неокончивъ курса лченья.

Рано утромъ, выпивъ стаканъ «воды» и отправляясь на обычную прогулку, я проходилъ мимо курзала. Вижу — на одной изъ деревянныхъ колоннокъ, поддерживающихъ длинный балконъ, вывшено писанное объявленіе. Подошелъ; читаю:

Ршилъ посмотрть, какъ это N-скія дамы сдлаются безплотными, и вечеромъ, заплативъ «1 ру.», оказался на бал. Довольно обширная, но унылая зала производила нельзя сказать чтобы очень изящное и поэтически настраивающее впечатлніе. Обденные столы, обыкновенно ее наполнявшіе, были вынесены. По стнамъ стояли желтые внскіе стулья; толстыя неуклюжія гирлянды зелени висли отъ одной колонны къ другой; освщеніе, состоящее изъ плохенькихъ, большею частію коптившихъ лампъ, укрпленныхъ на колоннахъ, было не блестяще. Народу, однако, начинало собираться достаточно.

Музыканты, полуспрятанные на декорированной зеленью эстрад, настраивали свои инструменты. Тамъ и сямъ, на внскихъ стульяхъ, уже размстились мамаши, тетеньки и прочія почтенныя особы. Нсколько полковниковъ и генераловъ, очевидно, глубокомысленно ршали, остаться ли еще «посмотрть», или, не теряя дорогого времени, зассть за карты. Господа офицеры и штатскіе молодые люди, въ своихъ высочайшихъ воротничкахъ и темненькихъ визиткахъ, замнившихъ куцыя куртки, мелькали то тамъ, то здсь, исчезали и снова появлялись, отыскивая знакомыхъ дамъ. Какія-то шустрыя двочки, очевидно еще недавно надвшія длинныя платья, взявшись подъ ручки, носились взадъ и впередъ по зал, отчаянно стрляя во вс стороны глазами.

Я выбралъ удобное мстечко, такъ чтобы никому не мшать я все видть, и соображалъ, что, несмотря на открытыя окна, невыносимо жарко и что, когда начнутся танцы, нечмъ будетъ дышать. Вотъ раздались первые звуки милаго вальса, носящаго названіе: «Невозвратное время». Зала мгновенно наполнилась кавалерами и дамами, появившимися съ балконовъ. Нсколько паръ закружилось. Мимо меня пронеслась одна изъ шустрыхъ двочекъ съ армейскимъ подпоручикомъ, потомъ «адамова головка» съ гвардейскимъ адъютантомъ. Все знакомыя лица… За вальсомъ слдовала полька, за полькой — кадриль. Жара становилась невыносимая.

Я уже ршилъ уйти съ бала, какъ вдругъ, невдалек отъ себя, увидлъ нчто совсмъ мн незнакомое и меня заинтересовавшее. Это была пара — мужчина подъ руку съ дамой. Онъ… но я сразу даже глазамъ своимъ не поврилъ, до такой степени необычна и дика была эта фигура. Человкъ довольно высокаго роста, худой, съ длинными руками и ногами, лтъ сорока, а можетъ и больше. Гладко выбритое измятое лицо: длинные волосы по плечамъ, сильно вылзшіе кругомъ лба и уже, посредин головы, съ значительной плшью. Можетъ быть, и даже вроятно, человкъ этотъ въ молодости былъ красивъ, но, очевидно, безпутная жизнь до времени исказила его, а главное, онъ производилъ впечатлніе какой-то маски.

Одтъ онъ былъ въ черный фракъ съ длиннйшими фалдами; блое гофрированное жабо покрывало всю грудь его, и изъ-подъ рукавовъ фрака, чуть не на четверть аршина, до половины кисти рукъ, болтались такія-же гофрировки. Вс его пальцы такъ и сверкали сомнительными брильянтами. По жилету, на дв стороны, была выпущена толстая золотая цпочка, и цлая коллекція брелоковъ такъ и звенла при каждомъ его шаг. Шелъ онъ необыкновенно гордой и величественной походкой, сложивъ тонкія, безцвтныя губы въ презрительную мину, полуопустивъ вки выцвтшихъ, оловянныхъ глазъ. Вообще вся его фигура, походка, нарядъ представляли смсь высокомрія, чванства и комизма.

«Что-же это за скоморохъ? — подумалъ я. — Откуда онъ взялся?… Врно какой-нибудь пріхавшій давать здсь представленія чревовщатель, фокусникъ, профессоръ блой магіи»…

Но я мгновенно совсмъ забылъ о немъ, взглянувъ на его спутницу. Эта была очень молоденькая женщина, самое большое лтъ девятнадцати. Противуположность ея съ тмъ, кто велъ ее подъ-руку, поражала своей невроятностью. Назвать ее хорошенькой было слишкомъ мало — мн давно не приходилось встрчаться съ такимъ симпатичнымъ, милымъ, граціознымъ и изящнымъ созданіемъ. Она ровно ничего не сдлала для того, чтобы поднять и оттнить свою красоту. Нарядъ ея былъ очень, очень скроменъ. Темное, изъ лтней дешевой матеріи платьице, кое-какъ сшитое, могло-бы испортить почти всякую фигуру, но ее — не портило, а напротивъ — только еще боле выдляло стройность ея таліи, гибкость движеній, прекрасную форму плечъ.