Высокое, какъ уже сказано, расположилось по нагорному берегу Дона. Село было большое, многолюдное и стояло значительно въ сторон отъ барской усадьбы. Усадьбу-же себ графъ Михаилъ выстроилъ среди густого, почти непроходимаго лса, на красивомъ обрыв, круто нависшемъ надъ широкой, многоводной ркою.

И что это была за усадьба! Не пожаллъ графъ на нее денегъ, смастерилъ себ истинно царскія палаты. Вс строенія были каменныя, массивныя, и если можетъ быть и оставляли кой-чего желать въ архитектурномъ отношеніи, то, по крайней мр, широко удовлетворяли барскимъ потребностямъ. Комнатъ въ дом было безчисленное множество, корридоры, галлереи, лстницы, ходы да переходы. Домъ стоялъ на каменныхъ сводахъ; стны такой толщины, что и пушками не прошибешь ихъ. Службы, конюшни, псарня и прочія по тому времени необходимыя постройки помщались на огромномъ мощеномъ двор, обнесенномъ высокой каменной стною, за которой сразу начиналась гущина лса.

Незнакомому съ мстностью человку даже трудно было добраться до графской усадьбы, а доберется — словно въ сказанное царство какое вступаетъ, въ заколдованный замокъ.

Графъ Михаилъ еще въ Петербург, совсмъ почти мальчикомъ, лтъ девятнадцати, женился на богатой невст, Софь Адамовн Олсуфьевой. Бракъ этотъ совершился по желанію родительскому и, повидимому, носилъ въ себ вс задатки для семейнаго счастья. Молодая графиня, принадлежавшая къ родовитому русскому дому, была прекрасно для того времени воспитана, отличалась здоровьемъ и красотою. Въ первые-же два года своего замужества она родила графу двухъ сыновей, и казалась всмъ знавшимъ ее — олицетвореніемъ счастья и семейныхъ добродтелей. Молодой мужъ тоже, по всеобщимъ наблюденіямъ, сильно любилъ ее.

Одно только показалось всмъ очень страннымъ: вдругъ онъ, безо всякой осязательной причины, бросилъ Петербургъ и перебрался въ свое воронежское помстье, въ село Высокое, гд только-что въ то время отстроились на-диво всмъ сосдямъ его палаты.

Двадцатилтній подполковникъ, красивый, богатый и тароватый, заблисталъ яркой звздой среди глухого провинціальнаго общества. Графиня, влюбленная въ мужа и на все глядвшая его глазами, ничего не имла противъ переселенія въ деревню. Она обворожила сосдей своей лаской и простотою.

Но такъ шло не долго: не кончилось и года, какъ неясный, постепенно усиливавшійся шопотъ начался на десятки и даже сотни верстъ кругомъ Высокаго. Большую перемну стали замчать и въ граф, и въ графин.

Въ роскошныхъ лсныхъ палатахъ попрежнему собиралось еще шумное общество, по прежнему шли пированья; но это было совсмъ уже не то. Графъ какъ-то разошелся съ самыми почтенными и уважавшимися въ той мстности семействами, завелъ себ новую компанію, набирая ее невсть откуда. Графиня все рже и рже показывалась между гостями; все рже и рже объзжала сосдокъ и, наконецъ, совсмъ засла за своими каменными стнами.

Прошелъ еще годъ, начался третій, и шопотъ окрестныхъ жителей превратился въ ропотъ. Впрочемъ, открыто и ясно никто ничего не говорилъ:- богатство и столичныя связи графа заставляли всхъ прикусить языкъ во-время. Да и никакихъ опредленныхъ обвиненій еще ни у кого не было, передавалось только на ухо другъ другу, что молодой графъ ведетъ разгульную жизнь, что онъ очень падокъ до женщинъ, и въ Высокомъ завелось не мало всякихъ соблазновъ, что графиня очень несчастна въ супружеств.

Жалли графиню, въ особенности женщины, охали да ахали, но дальше не шли. Многимъ смертельно хотлось пробраться въ Высокое, разглядть и разузнать все поближе, однако, этого не удавалось ни одной изъ сосдокъ-помщицъ. Графиня никого не принимала. Судили, рядили, толковали, разсказывали небылицы, но, наконецъ, это надоло; нашлись новыя сплетни, новые интересы, и графиня Девіеръ была позабыта.

Вскор, однако, ея имя оказалось опять у всхъ на устахъ, и случилось это самымъ неожиданнымъ и печальнымъ образомъ. Изъ Высокаго пришло извстіе, что графиня Софья Адамовна скончалась…

Какъ такъ? какимъ образомъ? отъ какой болзни? Она была такъ молода, пользовалась такимъ цвтущимъ здоровьемъ! Что таится подъ этой ранней, внезапной кончиной?!.. Быть можетъ, преступленіе!..

— Наврное, это онъ, злодй, извелъ ее! — если и не подсыпалъ зелья, такъ извелъ дурнымъ обращеніемъ, обидами, пожалуй, побоями… Отъ этакого изверга все станется…

— Вонъ, вдь, у него тамъ, ровно у салтана турецкаго, гаремъ цлый, безстыжихъ двокъ со всхъ сторонъ нагнано, камедь представляютъ, пляшутъ передъ пьяной компаніей… Срамота такая, что и слушать то уши вянутъ!..

— Такъ, такъ!.. врно это… и ужъ гд-же ей, голубушк, въ страх Божіемъ воспитанной, да и любившей его, изверга, такое было вынести?!..

Такъ разсуждали сосди и сосдки. Но большинство было того мннія, что графъ просто-на-просто чего-нибудь ей подсыпалъ.

— Вдь, у нея тамъ, въ Питер, родныхъ много, люди большіе, съ всомъ. Вынося такое мученіе и безчестіе, она всегда могла найти способъ снестись съ этими родными, т бы ее выручили, вырвали бы изъ этого омута. А подсыпалъ — и кончено. Скончалась и — нтъ уликъ. Теперь онъ свободенъ, будетъ жить какъ знаетъ, безъ помхи. Дточекъ вотъ больно жаль, двое маленькихъ мальчиковъ осталось; что съ ними станется при такомъ отц?!..

Но подсыпалъ или не подсыпалъ, были-ли эти разсужденія просто клеветою, на которую такъ падки языки людскіе, или графъ Михаилъ Петровичъ, дйствительно, оказывался причемъ нибудь въ смерти жены, — она умерла, и сосди-помщики получили приглашеніе на ея похороны.

Похороны графини Девіеръ были обставлены такою пышностью, какую еще никто и никогда не видалъ въ тхъ мстахъ. Самъ графъ казался опечаленнымъ, велъ себя съ большимъ достоинствомъ и не замчалъ или длалъ видъ, что не замчаетъ шопота, косыхъ взглядовъ, перемигиваній. Слышали даже, какъ онъ просто и естественно жаловался, что вотъ, молъ, въ такихъ молодыхъ лтахъ остался безъ хозяйки и подруги съ двумя младенцами-сиротами.