Кинулись сосди, а главнымъ образомъ, сосдки, взглянуть на покойницу.

— Какова-то она, сердечная, давно, вдь, никто не видалъ ее — чай и не узнаешь!..

Но и теперь не пришлось увидть. Близкіе къ графу люди толковали, что ему все не врилось, точно ли умерла она, не обморокъ-ли съ нею такой долгій приключился, все ждалъ онъ: быть можетъ, очнется и встанетъ, примры тому не разъ бывали.

— И точно, — разсказывали эти люди, невдомо откуда взявшіеся, никому изъ сосдей неизвстные:- четыре дня лежала въ гробу графиня, будто уснувшая, ничуть не измнилась, а на пятое утро за ночь почернла вся, распухла и духъ отъ нея такой пошелъ, что вынести было невозможно, такъ вотъ и пришлось заколотить крышку гроба…

Многіе качали головами, подозрительно переглядывались, и ршились изслдовать поближе справедливость разсказа. Но подъ конецъ все-же приходилось поневол допустить возможность сообщеннаго, тмъ боле, что крышка гроба была не совсмъ плотно заколочена и изъ маленькой щели на нсколько шаговъ кругомъ ощущался сильный запахъ разложенія. Однако, нкоторые все-же никакъ не могли успокоиться, шептали:

— Можетъ, изуродована вся, бдная, такъ что и лика человческаго на ней нту, вотъ и заколотили крышку. А что попортилась, такъ тутъ нтъ ничего мудренаго: нарочно, видно, пять день продержали!..

Но духовенство не возвышало голоса; все было соблюдено, какъ слдуетъ, придраться ни къ чему нельзя было и пришлось помалкивать… Похоронили молодую графиню, посудили, порядили и каждый занялся своими длами.

Девіеръ скоро ухалъ къ брату, прожилъ у него нсколько мсяцевъ, потомъ возвратился ненадолго въ Высокое, потомъ опять ухалъ. Куда онъ здилъ, что длалъ — никому не было извстно. Двое маленькихъ его сыновей выростали за крпкими стнами, подъ надзоромъ цлаго штата нянекъ. Изъ постороннихъ никто къ нимъ не допускался.

Уже больше году прошло со смерти графини. Молодой двадцатишестилтній вдовецъ въ одну изъ своихъ поздокъ, цль которыхъ для всхъ попрежнему оставалась тайной, очутился въ Полтав. Онъ былъ страстный любитель лошадей. Въ Полтав ему очень приглянулись два кровныхъ жеребца, принадлежавшихъ Григорію Ивановичу Горленк, Прилуцкаго полка подкоморному.

Горленко былъ человкъ богатый, родовитый малороссъ, имвшій прекрасныя помстья въ Полтавской губерніи и временно проживавшій тогда съ семьею своей въ Полтав. Заслалъ къ нему Девіеръ узнать, не продастъ ли онъ ему жеребцовъ. Горленко объявилъ, что жеребцы, непродажные. Но у графа Михаила коли загорится что, онъ ужъ не отстанетъ. Отправился онъ самъ къ Григорію Ивановичу со всякими любезностями, обворожилъ его совсмъ, уговорилъ продать коней, и такимъ образомъ завязалось знакомство.

У Горленки оказалась семнадцатилтняя дочка, Анна Григорьевна, писаная красавица. Сразу она приглянулась молодому вдовцу. Только о ней онъ и думалъ посл перваго свиданія. И зачастилъ онъ къ Горленкамъ. Анна Григорьевна была совсмъ еще ребенокъ, выросла въ деревн, людей не видала, распвала какъ пташка вольная, выдумывала себ дтскія игры и забавы, и не вдала, не примчала, что расцвла красота ея двичья, не задумывалась еще о своемъ суженомъ, о своей женской дол. Графъ Девіеръ былъ первый мужчина, привлекшій къ себ ея вниманіе. Недли въ дв онъ сумлъ очаровать ея родителей, отъ которыхъ, конечно, не могло ускользнуть впечатлніе, произведенное на него ихъ дочерью.

— Вотъ такъ женихъ, — думали и толковали между собою старые Горленки:- лучше намъ не сыскать для нашей Ганнуси. Одно не ладно, что вдовецъ онъ и двое дтей у него, а Ганнуся еще и сама дитя неразумное!.. Ну, да ужъ знать такова воля Божья, — отъ судьбы своей не уйдешь… Посмотримъ, поглядимъ, тамъ видно будетъ. А не принимать такого важнаго человка нельзя. Нельзя ему не показывать вниманія. Да и хлопецъ онъ куда какой хорошій!..

Замчали старые Горленки, что съ появленіемъ Девіера и Ганнуся ихъ словно другая стала, на себя непохожа. То задумчива, молчалива, слова отъ нея не добиться, то вдругъ радость ее такая охватитъ, поетъ, смется, до слезъ смется! И румянецъ рдетъ, разгорается на щекахъ ея, и глаза сверкаютъ…

Да, Ганнуся въ нсколько дней стала другая; въ нсколько дней ушло невозвратно куда-то ея дтство и счастливая безпечность. Сама она не понимала, что творится съ нею; но ужъ понимала, что всему виною этотъ ласковый и страшный красавецъ, который къ нимъ повадился, который заворожилъ ее и мучаетъ ея душу, и днемъ и ночью мучаетъ. Съ первой минуты какъ появился, съ первой минуты какъ она встртилась съ его бмлымъ, жгучимъ и властнымъ взглядомъ, она почувствовала и трепетъ, и муку, и сладкую истому. Она почувствовала, что этотъ человкъ иметъ надъ нею власть и что она безсильна передъ его властью, что она должна ему подчиниться волей или неволей, безъ размышленій… что хочетъ онъ, то съ нею и сдлаетъ…

И онъ самъ отлично понималъ это. Не долго тянулъ онъ, меньше двухъ недль бывалъ у нихъ въ дом, и вотъ разъ нахалъ рано утромъ. Самого Горленки не было дома, да и старуха тоже пошла къ обдн. Ганнуся провела ночь безсонную, тревожную и сказалась нездоровой, будто предчувствовала, что должна остаться.

Время было весеннее, теплынь стояла. Вышла Ганнуся въ садикъ; деревья уже опушились свжей зеленью, уже распустившаяся сирень наполняла садикъ своимъ сладкимъ, прянымъ запахомъ, а между втвей древесныхъ звонко и немолчно перекликались веселыя птицы. Ганнуся побродила по узкимъ тропинкамъ и въ нг какой-то и истом упала на сочную траву, въ тни старой липы и замерла, задумалась.