Въ первую секунду я хотлъ было раскричаться и пугнуть ихъ хорошенько; но сразу при этой Зин все-же было неловко, да и сама она меня неожиданно поразила. Я почему-то ожидалъ увидть какую-нибудь маленькую дикарку, а между тмъ предо мной стояла и глядла на меня большими темными глазами изящная высокая двочка, съ удивительно нжнымъ и блднымъ лицомъ, еще боле нжнымъ и блднымъ отъ чернаго траурнаго платья.

Я даже сконфузился и смущенно поднялся со стула. Она мн присла, внимательно меня разглядывая.

— Pardon, ne vous salissez pas? — чувствуя, что красню, сказалъ я и протянулъ ей руку.

— Ну вотъ, ну вотъ! Ну какъ-же не важничаетъ!.. Даже извиняется… Сейчасъ онъ тебя назоветъ «Mademoissel^ie» и начнетъ говорить комплименты… а ты, знаешь что?..

Катя нагнулась къ Зин и прошептала ей на ухо, но такъ, что я все разслышалъ.

— Ты прямо возьми его за вихоръ, да и поцлуй!..

Зина покраснла и улыбнулась, но совту Кати не послдовала.

Я ршительно не зналъ, какъ мн держать себя, не зналъ о чемъ говорить, и вдругъ бросился вынимать и показывать Зин мои зскизы и рисунки. Она внимательно ихъ разсматривала и все повторяла:

— Ахъ, какъ вы хорошо рисуете!.. Какъ это мило!..

Показалъ я ей и сдланный мною портрет Кати.

— Очень, очень похоже!.. А вотъ у меня совсмъ нтъ моего портрета, мама никогда не хотла снять, какъ я ни просила… Правда, у нея былъ одинъ, когда я была совсмъ маленькой двочкой, тоже красками, съ какою-то собачкой, которой на самомъ дл никогда и не было… только такой противный портретъ, совсмъ не похожъ… Я его терпть не могла и сейчасъ посл маминой смерти разрзала на кусочки… Вы снимете съ меня портретъ? Да? Скажите!..

— Хорошо, сниму, — отвтилъ я, всматриваясь въ ея нжное, красивое лицо. Теперь оно оживилось, хоть на щекахъ все-же не было никакого признака румянца. Только глаза свтились и съ умильною, ласковой улыбкой она твердила:

— Пожалуйста-же снимите!.. Непремнно… Я сколько хотите буду сидть и не шевелиться… только чтобы было похоже…

Посл обда мама обняла Зину и увела ее въ свою спальню. Я тоже пошелъ за ними. Спальня мамы была небольшая комната съ такою-же старою мебелью, какъ и во всемъ дом. Въ углу стоялъ высокій кіотъ, гд неугасимая лампадка освщала массивныя ризы старинныхъ иконъ, переходившихъ отъ поколнія къ поколнію. По стнамъ были развшаны семейные портреты.

Мама усадила Зину на свой маленькій диванчикъ, когда-то прежде стоявшій въ гостиной и замчательный тмъ, что на немъ папа сдлалъ предложеніе. Объ этомъ я узналъ еще въ дтств и съ тхъ поръ меня очень часто преслдовалъ вопросъ: какъ это папа длалъ предложеніе и отчего именно на этомъ диванчик? Мн почему-то тогда казалось, что онъ непремнно встртилъ маму посредин залы, взялъ ее за руку, провелъ ее во вторую гостиную, посадилъ на этотъ диванчикъ и сдлалъ ей предложеніе. Но какимъ образомъ, въ какихъ выраженіяхъ онъ его длалъ — этого я никогда не могъ себ представить.

Ну, такъ вотъ на этотъ-то самый, изученный мною до мельчайшихъ подробностей диванчикъ мама и усадила Зину рядомъ съ собою, обняла ее и стала разспрашивать объ ея покойной матери. Я слъ въ углу на большое кресло и закурилъ папиросу (тогда мн только что было оффиціально разршено куренье посл долгихъ упрековъ и колебаній).

Зина разсказывала очень охотно. Она подробно говорила о послднихъ дняхъ своей матери, о томъ, какъ она ужасно страдала, о томъ, какъ бредила, чего желала и о чемъ просила предъ смертью.

Мама едва успвала вытирать слезы и, наконецъ, не выдержавъ, закрыла лицо платкомъ и тихо, горько зарыдала. Зина опустила глаза, но ея лицо оставалось совершенно спокойнымъ. Вообще, во все продолженіе ея разсказа, я съ удивленіемъ замтилъ, что она передавала самыя тяжелыя подробности, какъ будто простыя и нисколько не касавшіяся до нея вещи.

— Я любила твою мать какъ сестру родную и тебя буду любить какъ дочь, — проговорила мама прерывающимся голосомъ. — А ты, Зина, скажи… ты молишься объ ней?..

Зина молчала.

— Ты никогда не должна забывать ее… Вдь, ты любила ее? Да? Любила?

— Нтъ, я ее никогда особенно не любила, — тихо и спокойно отвтила Зина.

Мама была поражена. Она изумленно и испуганно взглянула на нее своими прекрасными, глубокими и теперь покраснвшими отъ слезъ глазами.

— Боже мой! Да что-же?.. Она была такая добрая… ты была единственное дитя ея…

— Не знаю… Просто не любила.

Бдная мама не нашлась что и возразить на это. Она только опять заплакала и сквозь слезы прошептала: