Константин Николаевич слыл за выдающегося музыканта, хотя музыкальное образование получил более чем скромное. Он изучил только фортепиано и то в театральном училище, где, как известно, преподавание музыки ограничивалось элементарными указаниями технических приемов. Но, благодаря своему природному дарованию, он так отлично изучил почти самоучкою музыку, что превзошел своих учителей и занял почетное место главного капельмейстера русской оперы. Он был не лишен и композиторского таланта, но после себя оставил весьма немного произведений, благодаря ужасающей лени, вечно его обуревавшей. Константин Николаевич слыл хорошим товарищем и приятным собеседником; по характеру своему это был добрейший и беспечнейший человек, обожавший больше всего кутеж и веселье, что и способствовало его преждевременной кончине.

Про его выдающиеся музыкальные способности в настоящее время только и могут свидетельствовать анекдоты, потому что вещественные доказательства, если можно так выразиться, давно утрачены и забыты. Мне известны только два случая проявления музыкального творчества Константина Николаевича, но их было несомненно больше.

Директор театров A. М. Гедеонов в 1848 году торопился постановкою нового балета «Сатанилла», в котором главную роль исполняла Андреянова, его фаворитка. Балет был уже совсем готов: сделана обстановка, декорации, срепетованы танцы и сцены; недоставало только оркестровых нот, заказанных в Париже. Задержка их была слишком продолжительна: дирекция чуть ли не каждый день посылала в Париж запросы, а оттуда отвечали отсрочками. Гедеонову вся эта переписка так надоела, что он призвал к себе К. Н. Лядова и попросил его немедленно оркестровать весь балет по одной партитуре для первой скрипки, пообещав его за это хорошо наградить. Лядов взялся за этот огромнейший труд и, к изумлению Александра Михайловича, в несколько дней одолел его блестящим образом. Он сделал такую оркестровку, что до сих пор она считается лучшею в музыкально-балетном репертуаре. И за это из дирекции он получил всего на всего 150 рублей. На этот гонорар он так обиделся, что в тот же вечер отправился в маскарад, бывший в Большом театре, и истратил его весь до копейки на покупку лотерейных билетов.

В другом случае его музыкальное дарование сказалось еще в большей силе, но лавры достались уже не ему, а его родному, брату Александру Николаевичу Лядову, балетному дирижеру и непременному капельмейстеру на балах при высочайшем дворе.

Это было так:

В день придворного бала Александр Николаевич получил приказание явиться рано утром к государю Николаю Павловичу, Конечно, в назначенный час он был уже во дворце.

— Не знаешь ли ты (такого-то) вальса, игранного в прошлом году на придворном балу в Берлине? — спросил его император.

— Не знаю, ваше величество.

— Жаль! Он очень понравился императрице. Мне хотелось бы, чтоб ты его сегодня сыграл, это был бы приятный для нее сюрприз.

— В Петербурге его нельзя достать ни за какие сокровища. Если же вашему величеству будет угодно, то я его выпишу к следующему балу.

— Нет, я бы хотел это устроить именно сегодня, — сказал Николай Павлович и после небольшой паузы продолжал: — а что если я тебе этот мотив просвищу, ты не сумеешь переложить его на оркестр? Я его помню отлично.

— За успех ручаться не посмею, ваше величество, но постараюсь исполнить ваше желание.

Лядов вооружился карандашом и клочком нотной бумаги. Государь стал насвистывать, а он наскоро набросал мотив и прямо из дворца отправился к брату Константину Николаевичу, рассказал желание императора и упросил его помочь разрешить эту трудную задачу. Константин Николаевич присел к письменному столу и через два с половиною часа вручил брату аранжировку берлинского вальса, который был быстро разучен придворным оркестром. Вечером он уже исполнялся во дворце, чем императрица осталась чрезвычайно довольна. Конечно, для Александра Николаевича Лядова это не прошло бесследно: он получил дорогой царский подарок.

Из служивших в театре музыкантов к Федорову часто хаживал контрабасист Т-ский, превосходно игравший на рояле. С Павлом Степановичем он был старый знакомый, так как принадлежал к числу воспитанников театрального училища. Впрочем, его частые визиты имели деловой характер: он постоянно играл в четыре руки с дочерью Федорова, которая заслуженно пользовалась репутациею талантливой пианистки.

Т-ский в часы досуга сочинял небольшие музыкальные вещицы, которые пользовались успехом. Все его романсы отличались мелодичностью, а некоторые до сих пор не признаются еще устаревшими. Он имел слабость свои сочинения посвящать ученицам (Т-ский преподавал фортепианную игру) и знакомым, разумеется, преимущественно тем, которые пользовались его особым почтением и расположением.

Питая глубокую признательность к Федорову, Т-ский как-то вздумал его именем украсить свое новое произведение. Не обратив внимания на слова романса, он явился к Павлу Степановичу и торжественно преподнес ему ноты, на самом видном месте которых значилось посвящение.

Начальник благосклонно принял от подчиненного дань признательности и, прочтя первые строки романса, заметил сиявшему от восторга автору:

— Я вам очень благодарен за музыку, а уж стихи-то вы могли бы посвятить кому-нибудь другому.

— Почему другому? — испуганно спросил Т-ский.

— Да потому, что вы, вероятно, не совсем хорошо вникли в их смысл. Дуничка, — обратился Федоров к дочери, — посмотри-ка, какие куплеты он мне посвящает:

Только тут несообразительный композитор понял свою оплошность и до такой степени переконфузился, что Павлу Степановичу стоило не мало хлопот успокоить его. Он полагал, что начальник примет это за насмешку, но, конечно, на самом деле этого быть не могло, потому что Федоров хорошо различал злой умысел от недосмотра.