— He совсмъ такъ, но…

— Это нисколько бы не помогло ни чудаку Адаму, ни старому барону Шиллингъ, — перебила она егo. — Блестящая женитьба не безусловно возвратила въ ихъ владнія заложенныя имнія. Опекунъ молодой женщины, хитрая лисица, составилъ такой брачный контрактъ, который оставляетъ Шиллингу еще многаго желать — поэтому и дурное расположеніе духа, которое старикъ и вымщаетъ на прислуг.

— Бдный старый папа Шиллингъ, — воскликнулъ Феликсъ съ сожалньемъ. — Этимъ онъ, конечно, глубоко оскорбленъ и потому вдвойн раздосадованъ неудавшимся планомъ, — угольныя копи помогли бы ему возвратить состояніе. Мне его невыразимо жаль, — онъ искупаетъ грхи своихъ предковъ.

Маіорша многозначительно откашлялась — она знала это лучше всякаго другого, но ни слова не возразила. Она возражала и весьма энергично, но лишь тогда, когда этого требовали ея интересы. Между тмъ какъ сынъ ея быстро ходилъ взадъ и впередъ по снямъ, она чистила огурецъ для салата.

— Очень странно, однако, что чуть ни въ одинъ часъ двоимъ людямъ пришла въ голову одна и та же мысль разработать сокровище, мимо котораго ихъ предки, да и они сами довольно долго проходили, не подозрвая о немъ! — сказалъ молодой человкъ посл минутнаго напряженнаго молчанія и снова остановился въ дверяхъ кухни.

— Гмъ… Я очень рдко разспрашиваю брата и принимаю событія, какъ они есть, — отвчала ему мать, не прерывая своего занятія. — Братъ гораздо раньше инженера зналъ объ этомъ, но боялся хлопотъ и риска предпріятія… Но родился маленькій Витъ, возстановился родъ Вольфрамовъ, и новыя пріобртенія сдлались обязательными.

— Боже мой, неужели эта лихорадочная жажда пріобртенія будетъ продолжаться вчно, мама? Мн казалось, что твоя семья уже давно иметъ больше, чмъ нужно.

Маіорша съ ужасомъ поглядла кругомъ и потомъ смрила сына долгимъ укоризненнымъ взоромъ, — въ немъ не было ни малйшей искры фамильнаго духа Вольфрамовъ!

— «Больше, чмъ нужно!» Подобная мысль еще никому и въ голову не приходила въ монастырскомъ помсть, не только не высказывалась вслухъ, — легкомысленный окликъ спугнетъ робкое счастье, какъ лунатика, и опрокинетъ его. Въ нашемъ семейств никогда не говорятъ о денежныхъ длахъ, замть это! — заявила она ему ршительно и рзко. Она повернулась къ умывальнику и стала лить себ на руки свжую колодезную воду. — Твой поздний обдъ готовъ, иди въ столовую, и я сейчасъ приду! — сказала она, взглянувъ на него черезъ плечо.

Это было сказано, какъ приказаніе. Феликсъ гнвно закусилъ нижнюю губу и пошелъ въ сосднюю комнату. Тамъ постоянно находился обденный столъ, а въ глубокой оконной ниш постоянно сидла хозяйка. Окна такъ же, какъ и кухонныя, выходили на задній дворъ, который былъ окруженъ хозяйственными строеніями и стной дома Шиллинговъ. Вдоль верхняго этажа строеній шла крытая галерея, куда выходилъ рядъ маленькихъ оконъ и узкихъ дверей нкогда монашескихъ келлій, — теперь это были амбары и кладовыя. На наружныхъ стнахъ висли сита и ршета, а на деревянныхъ перилахъ хлбные мшки и лошадиныя попоны. Висячая галлерея затемняла дворъ, а особенно комнату, передъ окнами которой еще вковой вязъ раскидывалъ свои могучія втви. Въ этомъ зеленоватомъ мутномъ свт, падавшемъ въ нишу, стоялъ рабочій столикъ, и кроткая совтница проводила тамъ часы отдыха своей скудной любовью брачной жизни. Кудахтанье и клохтанье куръ, мычанье коровъ въ стойлахъ, шмыганье взадъ и впередъ работниковъ и работницъ были единственными проявленіями жизни для одинокой затворницы.

Феликсъ вспомнилъ, какъ однажды въ воскресенье посл обда, думая, что ея строгій мужъ ушелъ, она поставила возл себя корзинку со своей спавшей маленькой дочкой. Вдругъ совтникъ вошелъ въ комнату. Бдная женщина испуганно вздрогнула, яркая краска разлилась по блдному лицу, наперстокъ, ножницы, иголки посыпались на полъ, а мрачный человкъ, бросивъ косой взглядъ на дтскую постельку, язвительно сказалъ, что здсь его столовая, а не дтская.

Этотъ случай живо вспомнился Феликсу при вход въ комнату, потому что на томъ самомъ мст спалъ теперь ребенокъ, но не въ простой корзинк подъ пестрымъ одяломъ, тамъ стояла теперь изящная колыбель съ зеленымъ шелковымъ пологомъ и такимъ же одяломъ поверхъ блой тонкой простыни… А у рабочаго стола на мст стройной кроткой женщины сидла толстая почти четыреугольная баба, повязанная по-деревенски платкомъ, съ грубымъ нахальнымъ лицомъ и вязала толстый чулокъ. Она не приподнялась, когда вошелъ молодой человкъ и продолжала качать ногой колыбель, — она прекрасно понимала, что кормилица теперь была главнымъ лицомъ въ монастырскомъ помсть.

Феликсу очень хотлось заглянуть подъ пологъ, чтобы увидеть лицо своего маленькаго спящаго двоюроднаго брата, но видъ служанки на мсте покойной тетушки возмущалъ и оскорблялъ его. Онъ молча слъ за столъ и досталъ изъ кармана кожаный футляръ, изъ котораго вынулъ серебряный столовой приборъ. Это была единственная фамильная вещь Люціана, которую раздраженная непримиримая женщина привезла съ собой изъ Кенигсберга, подарокъ ддушки давно уже умершаго полковника Люціана своему внуку Феликсу, которого онъ крестилъ. Съ тхъ поръ футляръ стоялъ въ самомъ темномъ углу шкафа, гд хранилось серебро. Во время своего продолжительнаго пребыванія въ монастырскомъ помсть юный владлецъ его случайно увидлъ старательно спрятанный ддовскій подарокъ; онъ тотчасъ же узналъ его и, несмотря на протесты матери, съ радостно бьющимся сердцемъ объявилъ его своей собственностью.

И теперь онъ отстранилъ простой накрытый для него приборъ и разложилъ свой серебряный. Въ эту минуту вошла маіорша. Она несла на поднос жаренаго цыпленка и салатъ изъ огурцовъ и, только что хотла поставить сыну горячую тарелку, какъ увидла серебряный приборъ. Она сильно покраснла и остановилась безъ движенія.

— Что же, нашъ приборъ недостаточно чистъ или приличенъ для тебя? — спросила она рзкимъ, прерывающимся голосомъ.

— Вовсе нтъ, мама, — возразилъ молодой человкъ и съ нжнымъ выраженіемъ въ лиц положилъ руку на ручку ножа, гд крупными буквами было вырзано имя Люціана, — но я такъ счастливъ, что имю въ употребленіи вещь, напоминающую старое время — съ этимъ сувениромъ я никогда не разстаюсь!.. Я хорошо помню своего красиваго гордаго ддушку, хотя мн было всего четыре года, когда онъ умеръ. Папа…