— Маменька… Мамаша… Амалія… Мутерхенъ… — перебилъ ее Гельбке. — Мы ничего не будемъ платить. Мы придемъ на улицу, встанемъ около забора клуба и будемъ слушать музыку даромъ. И Аффе будетъ съ нами, и Грусъ, и Грюнштейнъ… Даромъ, даромъ… — повторялъ онъ.

— Ну, тогда хорошо.

— А изъ клуба домой, сядемъ на терассу и будемъ слушать кукушку. Будемъ смотрть на луну и слушать кукушку. Ты любишь кукушку?

— О, ja… Gem"uthlich… А потомъ что? — спросила супруга и улыбнулась.

— А потомъ ты — моя Амалія. Вотъ и вся программа, — отвчалъ Гельбке. — Ты кончила свой кофе?

— Кончила.

— Иди за провизіей. Мы тебя будемъ провожать. Фрицъ! Густя! Идемте съ мамой въ лавку.

— Папа! Я колбасы хочу! — кричалъ мальчикъ.

— Нельзя, нельзя. Маленькому мальчику вредно утромъ мясо. Твой фибринъ ты получишь за завтракомъ.

Черезъ десять минутъ на улиц Лсного можно было видть Амалію Богдановну, шествующую съ корзинкой въ рукахъ. Сзади шелъ ея супругъ Францъ Карлычъ Гельбке и велъ за руки Фрица и Густю. Гельбке былъ уже облеченъ въ срую пиджачную парочку и имлъ на голов соломенную шляпу. Въ устахъ его дымилась дешевая сигара, вставленная въ мундштукъ, облеченный въ бисерный чехолъ — подарокъ Амаліи Богдановны.

Все семейство Михаила Тихоновича Пестикова завтракало и вдругъ старшіе его члены разсорились и выскочили изъ-за стола, не довъ даже простокваши.

— Нельзя-же жить на дач и никуда не ходить гулять! — кричалъ Пестиковъ. — Зачмъ-же тогда было нанимать дачу? Зачмъ платить полтораста рублей?

— Чортъ васъ знаетъ, зачмъ вы нанимали, зачмъ вы платили! — отвчала супруга, Клавдія Петровна. — Пуще всего я вамъ не прощу того, что вы завезли меня въ этотъ поганый Лсной, гд тощища смертная, гд никуда нельзя выдти, не выпялившись во вс свои наряды.

— Гд-же-бы ты желала жить на дач? Въ Павловск, что-ли? Такъ тамъ, матушка, нужно еще больше выпяливаться. Тамъ можетъ быть и веселе, но за то ты тамъ въ паркъ даже безъ перчатокъ не покажешься.

— Зато тамъ порядочное общество, а здсь въ Лсномъ что такое? Тамъ все-таки стоитъ быть на вытяжк, стоитъ надвать корсетъ, стоитъ напялить перчатки и шляпку.

— Но должны-же мы хоть моціонъ сдлать. Въ будни я цлые дни на служб…

— Вы и идите одни, если вамъ нуженъ моціонъ.

— Нельзя-же и теб безъ моціону.

— Мн достаточно мой моціонъ вотъ здсь на балкон сдлать.

— Дтямъ нуженъ моціонъ.

— Забирайте дтей и идите.

— При живой-то жен да возиться съ ребятами? Благодарю покорно.

— При васъ нянька будетъ.

Произошла пауза. Жена въ блуз и непричесанная, съ крысинымъ хвостикомъ вмсто косы сидла въ углу терассы и дулась. Мужъ ходилъ изъ угла въ уголъ и усиленно затягивался папироской.

— Полно, полно, матушка, пойдемъ. Надо-же дтей прогулять. Иди, однься и пойдемъ хоть до Гражданки, что-ли… Туда дорога лсомъ, въ тни…

— Вотъ въ Гражданку-то я именно и не пойду. Что тамъ длать? Смотрть, какъ въ палисадникахъ пьяные нмцы пиво пьютъ?

— Ну, въ Лсной паркъ пройдемъ.

— Да въ Лсномъ парк, я думаю, теперь съ заблудившейся собакой не встртишься. Затянешься въ корсетъ, выпялишься въ платье — и иди въ Лсной паркъ! Что тамъ длать? Какая цль? Еще если-бы тамъ былъ ресторанъ, то можно было-бы придти, ссть, чаю напиться или мороженаго състь.

— Посмотримъ на цвточки. Тамъ отличный цвтникъ.

— Я не садовница.

— На цвты любуются не одн садовницы.

— Ну не двочка, не институтка, чтобъ на цвточки умиляться.

— Пойдемъ въ Беклешовъ садъ, посмотримъ, какъ на лодкахъ катаются по пруду.

— Чтобы меня Доримедонтиха съ ногъ до головы пронзительнымъ взглядомъ осмотрла и на вс корки процыганила? Она тамъ днюетъ и ночуетъ, сидя на скамейк у пруда. Въ новомъ плать, сшитомъ по вашему совту, обезьяна на шарманк выгляжу.

— Вздоръ. Прекрасное платье.

— Да вдь я вижу, какъ она меня цыганитъ. Вдь она, не стсняясь, такъ вслдъ и говоритъ: «вонъ разноперая сорока идетъ».

— А ты ее процыганъ.

— Съ кмъ? Съ вами что-ли? Такъ вы на гулянь словно истуканъ, молча, идете и только свою папиросу сосете. А она сидитъ и цыганитъ всхъ въ цлой компаніи такихъ-же, какъ и она сама, барабанныхъ шкуръ.

— Ну, полно, Клавдинька… Пойдемъ, пройдемся… Я понимаю, что здсь въ Лсномъ мсто скучное, но ужъ ежели перехали, то надо-же пользоваться тмъ, что есть. Иди, однься.

Супруга сдалась и отправилась одваться. Нянька и кухарка сбились съ ногъ, полчаса отыскивая ключи отъ шкапа, четверть часа таскали по комнатамъ юбки, потомъ начали закаливать щипцы для завивки хозяйкиной чолки на лбу. Наконецъ хозяйка вышла съ сильными слоями пудры на лиц, съ густо выведенными бровями, затянутая въ корсетъ, и проговорила, обращаясь къ мужу: