— Ну, взгляни на милость, разв я не похожа въ этомъ плать на пестроперую сороку?

— Не нахожу.

— Вы никогда ничего не находите! Я не понимаю, для чего у васъ глаза во лбу! — крикнула она.

— Готова ты, душечка?

— Готова-съ. Ведите на тоску и скуку. Радуйтесь, что на своемъ поставили.

— Феденька, Лизочка, Катинька! Сбирайтесь. Мы идемъ въ Лсной паркъ.

— Какъ въ Лсной паркъ? Вдь вы сказали въ Беклешовъ садъ?

— Но вдь ты не желаешь встрчаться вмст съ Доримедонтихой.

— Напротивъ. Я именно теперь желаю ее встртить, чтобъ пройти мимо ея и плюнуть въ ея сторону.

— Пожалуйста только ты не заводи скандала.

— Нарочно заведу, если она что-нибудь скажетъ мн вслдъ…

— Ну, что-же это такое! — развелъ руками Пестиковъ. — Тогда ужъ лучше не идти въ Беклешовъ Садъ.

— Нтъ, ужъ теперь-то я нарочно пойду. Вы меня вытащили, а я васъ потащу. Дти, собирайтесь! Нянька! Вытри носъ Катиньк.

Семейство вышло изъ палисадника дачи и поплелось по дорожк около дачъ.

— Клавдинька… Только ты, Бога ради, насчетъ Доримедонтихй-то… — началъ мужъ.

— На зло вамъ заведу скандалъ… — фыркнула жена.

Мужъ шелъ, какъ на иголкахъ.

— Что-же это такое! Идти гулять и вдругъ сцпиться съ посторонней женщиной!

— А вы зачмъ меня звали на прогулку? Вытащили — вотъ теперь и казнитесь.

— Если-бы я зналъ, то, само собой, не потащилъ-бы…

— Вонъ цлая компанія жидовъ и жидовокъ на встрчу тащится! И вдь какъ вырядились, канальи. Наврное потаскали изъ своихъ ссудныхъ кассъ заложенныя вещи… Думаете, пріятны такія встрчи?

— А ты не гляди на нихъ! Вдь он только пройдутъ мимо.

— И мимо-то, когда он идутъ, и то непріятно. Вонъ одна жидовка даже въ шелковомъ парик.

— Тише. Ну, зачмъ-же кричать? Вдь она слышитъ.

— Пускай слышитъ. Фу, какъ запахло чеснокомъ!

— Клавдинька…

— Тридцать два года знаю, что я Клавдинька.

— Если-бы я зналъ, что это все такъ будетъ, то ни за что на свт не вызвалъ-бы тебя. Знаешь. Что? Я не пойду дальше.

— Идите, идите ужъ, если выманили меня.

— Дай мн слово, что ты въ Беклешовомъ саду не сцпишься съ Доримедонтихой.

— Да чего вы ея боитесь-то?

— Я ея не боюсь, но не желаю скандала. Ну, дай мн слово…

— Я только плюну въ ея сторону. Пусть она видитъ.

— Честное слово только плюнешь?

— Да, ужъ ладно, ладно! Идите.

— Ты плюнь такъ, чтобы не было замтно.

— Тогда польза? Мн нужно сердце сорвать.

— Пожалуйста, Клавдинька…

Они входили въ Беклешовъ садъ.

Францъ Карловичъ Гельбке, супруга его Амалія Богдановна и ихъ дти только что вернулись изъ лавки съ закупленной для стола провизіей и услись на терасс, какъ у калитки палисадника показался ожидаемый гость. Это былъ Аффе, конторщикъ какого-то страховаго агентства, молодой полный брюнетъ, но уже плшивый и въ очкахъ. Онъ былъ не одинъ. Съ нимъ была сестра его, кругленькая румяная нмочка Матильда. Мадамъ Гельбке, какъ увидала, что Аффе не одинъ, такъ и всплеснула руками отъ ужаса.

— Gott im Himmel! Францъ! Что это такое! Аффе не одинъ, а съ сестрой… — проговорила она. — Матильда съ нимъ. А ты сказалъ, что фрюштикать будетъ онъ у насъ одинъ. Два гостя… Гд-же тутъ экономія на мое рожденіе? Матильда всегда такъ стъ много… У ней такіе большіе зубы, такой большой аппетитъ.

Stiel, Araalcheii! Оставь. Я убавлю сегодня бутылку пива изъ моего бюджета за Матильду, убавлю одну сигару.

— Она больше състъ, чмъ стоитъ бутылка пива и сигара. У ней такой большой ротъ. Ты звалъ Аффе съ сестрой… звалъ и ничего мн не сказалъ.

— Ей Богу, я не звалъ его съ сестрой. Я его звалъ одного. Но ты не показывай вида… Я убавлю и завтра бутылку пива.

Отворивъ калитку въ палисадникъ, входили Аффе и Матильда. Аффе весело скалилъ свои блые зубы и декламировалъ старинные стихи:

— Герръ Гельбке, мадамъ Гельбке… здравствуйте… А я съ сестрой, а сестра съ подаркомъ для вашихъ дтей, — сказалъ онъ.

Матильда держала въ рукахъ маленькую корзиночку съ земляникой и говорила: