Водяной

Аннотация
Лейкин, Николай Александрович [7(19).XII.1841, Петербург, — 6(19).I.1906, там же] — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра». Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др. Основная тема многочисленных романов, повестей, пьес, нескольких тысяч рассказов, очерков, сценок Л. - нравы петербургского купечества. Однако комизм, с каким Л. изображал серость купеческо-мещанского быта, носил поверхностный характер. Основной жанр Л. - сценки. Даже его романы («Стукин и Хрустальников», 1886, «Сатир и нимфа», 1888, и др.) представляют собой ряд сцен, связанных единством лиц и фабулы. Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Въ подгородномъ уголк. Октябрь на двор. Сверная природа захирла и умираетъ. Пордлъ лсъ. Желтые листья березъ и липъ, сдуваемые осеннимъ втромъ, катятся по дорог и образуютъ сугробы около плетней и заборовъ. Были уже и морозы — утренники. Коричневой ржавчиной покрылась листва рябины, съежилась, и пурпурово-коралловыя ягоды ея еще рзче выдляются на оголенныхъ втвяхъ. Покраснлъ широколистный лопастый кленъ въ садахъ, посрла ольха. Дуетъ втеръ, завываетъ, свищетъ и вздымаетъ на рк волны. Лодка караульнаго заводскаго сторожа Минея вытянута на берегу, а самъ Миней сидитъ около своей караулки на скамейк, вынимаетъ изъ корзины начищенные красные грибы и нижетъ ихъ на веревку, образуя ожерелье. — Что жъ, дядя, рыбу не удишь? говоритъ проходящій мимо него молодой человкъ въ охотничьихъ сапогахъ, съ ружьемъ и лягавой собакой. — Какое теперь уженье! Вишь, втеръ-то какой! Вотъ грибами занялся. На втру живо высохнутъ, отвчаетъ Миней. — Я къ тому говорю, что ты прежде ухищрялся и рыбу удить, и грибы на веревку низать. — Пробовалъ, но нтъ возможности. Поплавокъ втромъ гонитъ и захлестываетъ. Нтъ, ужъ теперь насчетъ уженья — аминь. Съ каждымъ днемъ все хуже и хуже… Даже мережекъ ставить нельзя — снесетъ. Разв вотъ что верши… Впрочемъ дв верши у меня со вчерашняго дня погружены, да что — безъ толку. Когда самъ разыгрался; то одна рыбная ловля — неводомъ, да и то плохая. Рыба втру не любитъ, она въ втеръ не стоитъ… Въ втеръ она въ разбродъ и въ глубь уходитъ. Да и самого боится, когда онъ сердится. — То-есть кто это «самъ» и «онъ»? спросилъ молодой человкъ, присаживаясь. Миней посмотрлъ на него насмшливо, покачалъ головой и сказалъ: — Какіе вы чудные! Словно махонькій. Кто въ вод живетъ? Кто ркой командуетъ? — А! Русская демонологія! Господинъ водяной? — Однако, вы тоже потише и съ насмшками-то надъ нимъ не очень… замтилъ Миней. — Вы вдь на рк не живете, въ бурю на лодк не здите, а я отъ рки питаюсь, такъ мн нужно себя осторожно держать. Зачмъ такъ? Къ чему? Ничего отъ этого, кром худого, не выйдетъ. — А онъ разв мстителенъ и любитъ гадить? — Оставьте пожайлуста. У меня въ рк верши съ каменьями опущены. Верши денегъ стоятъ. За нихъ, кому не надо, по три-то гривенника дадутъ. Трудился тоже, плелъ — и вдругъ снесетъ. — Ой, ой, ой! Какой ты суеврный! — Не суеврный я… А зачмъ баловать? Коли мы отъ рки кормимся, то должны его почитать и намъ не слдъ такія рчи слушать. — Или ужъ онъ теб, сдой мститель, усплъ насолить? не унимался подсмиваться молодой человкъ. — Бросьте, баринъ… Васъ честью просятъ. Вамъ наплевать, а мн изъянъ. Вдь еще налимья охота впереди. Теперь налимъ пошелъ. — Ну, ладно, ладно… — Да что: ладно! Коли говорить объ немъ, то безъ смшковъ. На Захарія и Елизавету мы ему съ зеленовскимъ лсникомъ въ складчину поросенка прожертвовали, а вы раздражаете. — Какъ поросенка? — Да такъ… При всей нашей бдности, а вотъ сложились и поросенка для него купили. — И въ воду кинули? — Не по берегу же бгать пустили. — Что жъ это? Жертва? — Не жертва, а пускай его състъ. Надо же его ублаготворить, чтобъ добре былъ. — Фю-фю-фю! Однакоже, какъ ты боишься-те этого самаго водяного. — Не боюсь… Тьфу… Да, боюсь… Да и долженъ его человкъ бояться, коли отъ рки семью кормитъ. У меня семья-то самъ-шестъ. Это не боязнь, а почтеніе… Просто хочется съ нимъ въ мир жить. — Нтъ, ужъ совсмъ боязнь, коли даже и жертвоприношеніе поросенкомъ. — Не я одинъ… Вы поговорите-ка съ рыбаками. Вс его почитаютъ, отвчалъ Миней. — Другіе его еще три раза за осень-то кормятъ. — Отчего же ты лтомъ его не боялся? допытывался молодой человкъ — Цлое лто мы съ тобой удили рыбу, и ты ни разу… — Какіе вы странные! Оттого, что лтомъ онъ смирный… Лтомъ онъ волнъ не подниметъ, не бурлитъ. По весн съ полной водой пошалитъ, да и покончитъ. Весной мы тоже подчасъ его ублаготворяемъ. Но весной онъ смирне… Весной онъ еще съ просонокъ… Весной онъ отъ зимняго сна еще не очухался и только потягивается. Да и слабъ онъ весной, потому отощавши съ зимы-то. Вдь всю зиму не вши, разсказывалъ Миней. — А зимой онъ спитъ? — Да вдь вы знаете, такъ зачмъ спрашивать! Зимой ледъ… Видали разв вы изъ-подъ льда бурю? — А лтомъ? Что онъ лтомъ длаетъ? — Эхъ, какъ хочется знать! Сами не вруете, а хотите знать. Миней покачалъ головой. — Ты мн разскажи, отчего онъ лтомъ-то смирный? приставалъ молодой человкъ. — Лтомъ ему не до того. Лтомъ онъ нжится. Лтомъ онъ съ русалками. — А куда же русалки-то къ осени исчезаютъ? — Посл Ильина дня имъ конецъ. Какъ Илья Пророкъ холодный камень въ воду опуститъ — тутъ имъ и конецъ. Он тепло любятъ. — Умираютъ, что ли? — Да почемъ же я-то знаю! Нтъ ихъ посл Ильина дня, да и все тутъ. Слыхали ли вы, чтобы кто-нибудь русалокъ посл Ильина дня видлъ? — И до Ильина-то дня ихъ никто не видитъ, опять улыбнулся молодой человкъ. — Ахъ, какъ это хорошо такъ говорить! покачалъ головой Миней, — Да я самъ ихъ видлъ вотъ тутъ у насъ въ заводь, а только во-время зачураться усплъ. Отчего Василій-то порядовщикъ у насъ утонулъ въ заводьи, спрашивается? Он защекотали. — Просто пьяный купаться вздумалъ. — Человкъ капли вина въ ротъ не беретъ. Вы вотъ все сметесь, вы ничему не врите. — Ну, такъ какъ же осенью водяной-то безъ русалокъ живетъ? — А вотъ онъ съ Ильина дня и начнетъ по нимъ скучать. Заскучаетъ до тоски, разсердится и начинаетъ бурлить. — И долго онъ пробурлитъ? — Да вплоть до заморозковъ, до ледяного сала. Ищетъ ихъ и бурлитъ. Тутъ-то вдь вс и бды на вод, когда онъ русалокъ ищетъ. Сколько лодокъ-то опрокидывается, сколько судовъ потопляется, сколько людей тонетъ! А вотъ какъ сало по рк пойдетъ, тутъ попріутихнетъ и застонетъ. — Съ чего же стонетъ-то? — А чувствуетъ, что и ему самому конецъ приходитъ, что подо льдомъ до весны засыпать пора — вотъ онъ и стонетъ. — И ты слышалъ этотъ стонъ? — Да какъ же не слышать-то! И вы сколько разъ слышали, коли на рк бывали, когда сало идетъ, а только вдь вы человкъ невроятный. — О, суевріе, суевріе! вздохнулъ молодой человкъ. — Ну, довольно, довольно! Идите куда шли, а ужъ меня оставьте… перебилъ его Миней. — Ну, прощай! сказалъ молодой человкъ, поднялся, вскинулъ ружье на плечо и поплелся своей дорогой. 1893