Лейкин, Николай Александрович [7(19).XII.1841, Петербург, — 6(19).I.1906, там же] — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра». Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др. Основная тема многочисленных романов, повестей, пьес, нескольких тысяч рассказов, очерков, сценок Л. - нравы петербургского купечества. Однако комизм, с каким Л. изображал серость купеческо-мещанского быта, носил поверхностный характер. Основной жанр Л. - сценки. Даже его романы («Стукин и Хрустальников», 1886, «Сатир и нимфа», 1888, и др.) представляют собой ряд сцен, связанных единством лиц и фабулы. Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».
I
— Далеко, однако… хали, хали… говорила дама, выходя на станціи изъ позда на платформу.
— Что за далеко! Пятьдесятъ съ небольшимъ верстъ, отвчалъ ея мужъ. — За то ужъ тутъ будетъ настоящая дача. Это не то, что въ пригородныхъ мстахъ, гд-нибудь въ Лсномъ, въ Гражданк или даже въ Шувалов. Какая тамъ дача! Человкъ на человк сидитъ. Ни воздуху настоящаго… ничего… Въ Шувалов воздухъ-то еще хуже, чмъ въ Петербург въ Казанской или Пушкинской улиц, особливо въ средин лта. А тутъ ужъ прямо лоно природы.
— Такъ-то оно такъ, однако ты разсчитай проздъ. Вдь и проздъ дороже…
— Проздъ дороже, но за то помщеніе и жизнь дешевле… Тутъ вдь дачъ въ томъ смысл, какъ ты привыкла понимать, нтъ. Живутъ въ деревн, нанимаютъ у крестьянъ избы. Иванъ Васильевичъ въ прошломъ году платилъ за избу изъ трехъ комнатъ что-то сорокъ рублей съ дровами. При этомъ садикъ.
— Да неужели? удивилась жена.
— Изъ-за этого-то я тебя и привезъ посмотрть помщеніе въ здшнихъ мстахъ. Гд ты найдешь какую-нибудь дачу въ Лсномъ или Гражданк за сорокъ рублей, не говоря уже о Шувалов! Да и вообще здсь жизнь дешевле. Здсь нтъ ни разносчиковъ-торговцевъ, ни этихъ самыхъ акулъ-мужиковъ шуваловскихъ и парголовскихъ, старающихся содрать за бутылку поддльнаго молока пятіалтынный.
Они сошли съ платформы. У платформы сидли въ полуразвалившихся телжкахъ два мужика. Худыя, заморенныя лошаденки потряхивали бубенчиками.
— Не подвезти ли, ваша милость? послышалось предложеніе.
— Въ Капустино.
— Въ Капустино? Да что съ васъ взять-то? Рубликъ положьте.
— Что ты, что ты! Да вдь Капустино отъ станціи всего три версты.
— Мы, ваше благородіе, считаемъ четыре.
— Мало ли что вы считаете. Да хоть бы и четыре! Разв можно за четыре версты…
— За восемь гривенъ садитесь! крикнулъ краснорожій мужикъ.
— Чего ты лшій, цну-то сбиваешь! Анаема! Баринъ и рубль бы далъ… обругалъ его мужикъ съ подбитымъ глазомъ.
— Тридцать копекъ, посулилъ баринъ.
— Шагай пшкомъ.
— Грубіянъ!
Мужъ и жена тронулись въ путь. Грязь была непролазная. Приходилось проходить по узенькой протоптанной тропинк. Ноги скользили. Сдлавъ шаговъ тридцать, мужъ обернулся и крикнулъ:
— Сорокъ копекъ дамъ!
— Да вдь оттуда порожнемъ придется хать.
— Зачмъ порожнемъ? Мы обратно подемъ.
— А долго тамъ пробудете?
— Да дачу намъ посмотрть. Къ обратному позду насъ и привезешь.
— Такъ вдь это на четыре часа. Ну, полтора рубля положьте.
— Тьфу ты пропасть! Рубль…
— Не бери, Силантій, дешевле полутора рублей. Баринъ дастъ. Я цны сбивать не стану, ежели мн двугривенничекъ пожертвуешь, сказалъ мужику съ подбитымъ глазомъ краснорожій мужикъ.
— Ну, рубль съ четвертью.
— Дешевле не поду, отвчалъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ и отвернулся.
Мужъ и жена стали шептаться.
— Надо дать, сказала жена. — Тутъ просто утонешь въ грязи. У меня хорошіе польскіе сапоги въ семь рублей. Что за радость ихъ испортить!
— Ну, давай, чортъ тебя дери! раздраженно крикнулъ мужъ.
— Пожалуйте сюда обратно. Мн нужно съ товарищемъ разсчитаться, а денегъ у меня нтъ.
— Зачмъ же мы къ теб по грязи обратно пойдемъ? Подъзжай сюда самъ.
— Понимаете, ваша милость, мн нужно ему двугривенный отдать, а ежели я къ вамъ поду, онъ можетъ подумать, что я и совсмъ уду, пояснялъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ.
— Ну, да ладно. Подемъ вмст. Дйствительно, барын шагать грязно. Баринъ добрый, авось, за это мн пятачокъ на стаканчикъ пожертвуетъ, прибавилъ краснорожій мужикъ и, стегнувъ лошадь, похалъ вмст съ товарищемъ.
Мужъ и жена стали садиться въ телжку къ мужику съ подбитымъ глазомъ.
— Двугривенничекъ вы прежде вонъ товарищу позвольте, сказалъ тотъ. — Это ужъ за меня. А мн потомъ двугривеннаго не додадите.
Мужъ далъ. Краснорожій мужикъ подбросилъ двугривенный на рук.
— Четвертачекъ, баринъ, четвертачекъ. Еще пятачокъ къ этому прибавьте, проговорилъ онъ. — Это ужъ отъ себя.
— За что? Съ какой стати?
— Помилуйте, да за что же нибудь я къ вашей милости подъзжалъ. Вы мн пятачокъ на шкаликъ дадите, а мы за васъ Богу помолимся.
— Ничего я теб больше не дамъ, отрзалъ мужъ и сталъ подсаживать въ телжку жену.
Краснорожій мужикъ заругался:
— Экъ, сквалыжникъ! А еще баринъ. Нтъ, видно, не баринъ, а шушера изъ какихъ-нибудь бродягъ. Да и въ барыни-то себ такую же подобралъ.
— Молчи, мерзавецъ! крикнулъ мужъ.
— О, такъ сейчасъ и испугался! Такъ сейчасъ и замолчалъ! Много тутъ такой шентропы шляется. Шляпу надлъ, да и думаетъ, что онъ и баринъ.