— Перестань. Этот пафос тебе не идет, — начала и я злиться. — Ты сам просил, ты сам хотел поговорить начистоту, так имей мужество принять мою правду.

— Не смей, не смей говорить мне о мужестве. Я притащился ради тебя в это гребаное место, я ломал себя раз за разом…

— Я не просила, — прокричала я ему в лицо. — И мне тоже больно… было тогда, когда ты оставил меня умирать с разбитым сердцем, когда выдернул из меня все внутренности, и я истекала кровью. Да, тогда я истекала кровью в прямом смысле этого слова, но я нашла способ залечить свои раны, я нашла кого-то…

Он резко вскинул голову.

— Так это месть?

— Нет! Как ты можешь так думать? Ну, пожалуйста, пойми меня.

— Что понять? Что ты променяла меня на моего брата?

— Дело не в нем. Я… мои чувства ушли. Осталась грусть, печаль, сожаление, что все так закончилось.

— А с ним началось? Только вот что я тебе скажу: ты веришь, что он хороший, что лучше меня, но он не такой, он совсем не такой. Он тебя погубит.

«Нет, Егор, не он. Ты», — хотела сказать я, но вместо этого прошептала:

— Прости.

А он обжег злостью.

— Ты… пожалеешь. Слышишь? Я не дам тебе быть счастливой.

— Если не с тобой, то ни с кем? — выкрикнула я. — Мы и до этого с тобой дошли?

— Ты не знаешь, до чего может дойти темный. Ты не знаешь, до чего могу дойти я, — прошипел он в ответ.

— И что, теперь только ненависть? Я думала, ты повзрослел.

Я отшатнулась, когда он замахнулся, закрыла лицо руками, чтобы не видеть, не видеть его больше. Но он сам избавил меня от этой необходимости, пролетел мимо, распахнул дверь и все же остановился, чтобы сказать свое последнее слово:

— Я никогда и никого так не любил, и я никого еще так не ненавидел. Ненависть темных обжигает, очень скоро ты сгоришь в этом пламени. Я тебе обещаю, ты пожалеешь.

Вот и все. Он ушел, громко хлопнув дверью, а я обняла себя за плечи, надеясь унять эту жуткую, холодную, пробирающую до костей дрожь. Меня не покидало чувство, что я совершила ошибку, непоправимую ошибку. Не в том, что сказала, а в том, что не смогла сказать правильно, вот только знать бы, как сказать правильно другому человеку, что мы никогда не будем вместе, что его надежды и ожидания напрасны. Как сказать, что любовь умерла? Как не получить заклятого врага? Знаю, темные умеют ненавидеть также неистово, как и любить, я знаю его. Если он сказал, что я пожалею, значит, найдет способ сделать это. Я сполна прочувствовала его боль, гнев, неприятие, и все же… стало легче. Я никогда не смогу освободиться от него окончательно, но теперь… не буду больше оглядываться назад, в свое прошлое, в наше общее прошлое и ощущать ту невыносимую боль, что иногда разъедала, как кислота, нас обоих. Надеюсь, когда-нибудь он смирится, когда-нибудь поймет и простит меня, и то, что в его словах: «Ты пожалеешь» не будет последствия в виде удара кинжалом в мое сердце.

А позже, в тишине ванной комнаты я оплакивала свою ушедшую любовь, мечты, надежды, то, что причинила боль, просто посвятила этот вечер прошлому, чтобы завтра встретить новый день не с тяжестью в душе, а с улыбкой на лице. Впервые, за долгое время, заняться учебой, закончить изучать коллекцию Ильи Захаровича для его выставки, найти, наконец, того подлого отравителя, окунуться в простую студенческую жизнь, стать обычной, без этих постоянных душевных терзаний.

Утром я не пошла на тренировку вполне сознательно. Крыс объявился, а нам нужно очень многое обсудить. Его очень взволновала вся эта история с Данилевичами, а в особенности ее последствия.

— Знаешь, Элька, в Совете черте что творится. Все друг друга обвиняют. Вампиры и светлые темных, те в свою очередь инкубов, хранители всех подряд. Помнишь ту убитую феечку?

— Еще бы, такое разве забудешь.

— Вот-вот. И оборотни со светлыми что-то не поделили, одни демоны хранят безмятежное молчание.

— Видимо, они еще не успели найти их слабое место, — почти машинально проговорила я и застыла от осознания, что именно сказала. — Крыс, а ведь и у демонов есть слабое место.

— Не нравится мне все это, Элечка. Ох, как же хочется быть там с тобой.

— Мне тоже хочется, — вздохнула я. — Знаешь, не спроста все это. Кто-то умелой рукой, как кукловод, меняет и подталкивает события.

— Не в нашу пользу, — также как и я, вздохнул хвостатый.

А я, чтобы хоть как-то отвлечься от унылых мыслей, спросила:

— А как там Ева?

— Хорошо, вчера этот большой инквизитор весь вечер у нас торчал.

— Рейнер?

— Ага.

— Не знаешь, они помирились?

В ответ Крыс пожал плечами.

— Ну, раз он тут практически поселился, скорее всего помирились.

— Это хорошо. Я волнуюсь за нее. Она единственная живая Савойи на сегодня. И если этому J. нужна моя сила, то он не успокоится, пока не получит все.

— Эль, а может мне приехать, а? Ну, спрячешь меня где-нибудь. Я буду тихо сидеть, как мышь.