Вместо этого я развернулся и зашагал обратно к гостинице. Было слишком поздно, и в газетный киоск на углу Восьмой и Пятьдесят седьмой еще не завозили утренний выпуск «Таймс», но, добравшись до гостиницы, я вдруг почувствовал, что неплохо размялся, хотя бы ради разнообразия. Вошел, поднялся к себе, снова разделся, пододвинул кресло к окну и какое-то время сидел перед ним, рассеянно любуясь видом.

Я помчался к «Армстронгу», потому что собирался задать один вопрос. И вернулся, так и не задав, потому что весь этот день был физически, как никогда за год, близок к тому, чтобы выпить, а ведь завтра у меня юбилей — ровно год с того момента, как я опрокинул рюмку в последний раз. Сейчас мне не хотелось выпить, почти… Не было настроения. Но в глубине души я понимал, что находился буквально на грани. И выпил бы, и все предшествующие дни трезвости пошли бы насмарку. И только теперь я со всей остротой вдруг понял, насколько уязвим и как опасно для меня находиться одному в этой комнате. Или в баре.

Конечно, я мог бы позвонить кому-нибудь, какому-то другу трезвеннику, попросить его составить мне компанию, пока хожу в бар задавать свой вопрос. Но я и этого не стал делать. Просто вернулся домой и лег в постель. Мой вопрос вполне подождет и до утра.

Хотя я не был уверен, что мне удастся уснуть. Я улегся в постель, выключил свет, растянулся на новом незнакомом матрасе, положил голову на незнакомую подушку.

И когда проснулся, понял, что уже утро.

Позавтракав, я первым делом позвонил Деннису Редмонду. Застал его в участке, он как раз собирался уходить. Я заявил, что практически на все сто уверен: удалось кое-что накопать.

— Надеюсь, по делу Эллери? — спросил он. — Потому как понадобится слишком много усилий, чтобы доказать, что самоубийство Стиллмена — это убийство.

— Нет, речь идет о Г. Декере Рейнсе, — выдал я. — И Марси Кэтвелл.

— Вроде знакомые имена…

— Несколько лет назад, — начал я, — на Джейн-стрит в Вест-Виллидж произошло двойное убийство. Если верить «Пост», там находилось их любовное гнездышко и…

— А, да, помню это дело. Если не ошибаюсь, так до сих пор и не раскрыто. Но при чем тут оно? Или хочешь сказать, знаешь, кто это сделал? Так кто же?

— Джек Эллери.

— Это что, шутка?

— Он сам признался. В письменном виде.

— И ты видел это признание?

— Держу в руках.

Настала пауза, он размышлял. А потом заметил:

— Не думаю, что он провернул такое в одиночку.

— У него был сообщник.

— И потом Эллери раскаялся, стал религиозным, или как вы это там называете, и тогда сообщник испугался, что он может его выдать. Черт, а мне, как назло, надо бежать. Помнишь место, где мы с тобой недавно встречались? «Мальчик-Менестрель»? Скажем, в два часа дня тебя устраивает? И вот еще что, Мэтт. Принеси это самое признание, непременно, слышишь?

Только я повесил трубку, и тут же зазвонил телефон. Это Джен захотела поздравить меня с годовщиной. Разговор получился немного странный, потому что все, о чем мы избегали говорить, казалось, так и рвется наружу. Она сказала, что страшно за меня рада, отметила, как славно я трудился весь этот год, чтобы достичь такого успеха. В ответ я признался, что страшно благодарен ей за поддержку, которую она оказывала мне с самого начала…

А потом Джен повесила трубку. У меня возникло желание тут же ей перезвонить. Вот только что я мог сказать?…

Я сделал еще пару звонков и только отключился, как снова зазвонил телефон. На сей раз Джим. Ворчливо спросил, трезв ли я до сих пор. И я ответил, что да, трезв, и это просто чудо. На что Джим заметил, вот уж действительно чудо, черт побери, иначе не скажешь, и что я не должен этого забывать. А потом он поздравил меня с годовщиной и еще сказал, что первый год самый трудный.

— За исключением тех, что последуют за ним, — добавил он.

— Вчера, когда ты ушел, — пожаловался я, — никак не мог заснуть.

— И потому принял три таблетки секонала и запил пинтой водки.

— Нет. Оделся и прошвырнулся до «Армстронга».

— Серьезно?

— Хотел кое о чем спросить бармена.

— И что же?

— Решил, может подождать до утра. И что это, наверное, не самое подходящее для меня место. Но штука в том, что я собираюсь пойти туда прямо сейчас. Есть шанс, что именно бармен из дневной смены сможет ответить на мой вопрос. А если не сможет, придется отложить все до вечера.

— Ты мог бы позвонить кому-нибудь, попросить составить тебе компанию.

Я обещал, что подумаю.

Обычно бар «У Армстронга» открывается около одиннадцати. Примерно в половине двенадцатого я туда зашел. Потратил слишком много времени на телефонные звонки, потом заскочил ненадолго в участок в Мидтаун-Норт. Но одной важной вещи не сделал — не позвонил никому из знакомых, кто мог бы составить мне компанию, и потому, свернув за угол, вдруг осознал, что иду туда один, без всякой поддержки. И вот я вошел в зал, где пахло — нельзя сказать, что так уж неприятно — пивом и табачным дымом.