«Да? У тебя грустный голос, это не телефонный разговор, так? Расскажешь, когда я приеду? Нас, надеюсь, не бросишь? Вероника, с Марком ты не перестанешь заниматься? Прошу тебя…»

«Нет, конечно».

«Тогда — до десятого. Целую…»

Никогда не плюй в колодец.

Кто, как не тактичный интеллигент Роберт, поддержит в трудную минуту?

Вероника, встретив его, вспомнит о постигшем Роберта горе и еще сто раз усовестится своего маленького несчастья.

С другой стороны, зачем человеку давать ненужную надежду?

Я не стала размышлять дальше. И так уже за эти больничные дни передумала и поразмышляла отменно. Мне удалось понять и Екатерину Львовну, и даже Лену с Максимом. Примириться с ситуацией, в которую попала сейчас. Примириться через пень-колоду, разумеется: увы, я не умею все вот так сразу прощать и принимать. Но я очень- очень старалась.

Если со школой мне удалось худо-бедно разобраться, то о Стасе вспоминать было больнее, чем о работе. Нет, передумала я о нем достаточно. И о своем глупом поступке — тоже.

За мормона я замуж не собираюсь, зачем мне это надо было говорить, зачем? Чтобы доказать Стасу, что я не неудачница и у меня, как и у него, есть козырной туз в рукаве? Что я нужна еще кому-то, кроме него… Глупо, конечно. И так по-детски.

Если было бы можно прокрутить все назад, я бы сделала по-другому. Просто спросила про Алису и ушла с гордо поднятой головой, не припрягая Роберта. Просто — ушла. И начала новую жизнь.

А с другой стороны — ну и что? Мы расстались бы все равно, верно? Какая разница, что я сказала…

Очень хотелось увидеть Стаса, до безумия, и услышать вечно чуть насмешливый тон голоса, почувствовать на своем теле его руки…

Иногда я днем ложилась на кровать, отворачивалась к стенке и тихо плакала. Ночи тоже были невеселые.

Не поговорили… Мой необдуманный звонок не в счет. Может, он бы мне сказал что-нибудь в свое оправдание, а может, даже бы соврал. Может, я бы сделала вид, что поверила, и наши встречи продолжились. Плохой мир лучше доброй ссоры. Или ушла… Зато не преминула бы ему высказать наболевшее. Особенно про его слишком задранный ввысь нос.

Вот про нос — всенепременно.

Высказать… и поблагодарить. За то, что он для меня сделал. А потом уйти…

Вместо этого я, лежа на больничной койке, мучаюсь раскаянием. Он хороший человек, он лучший из муж… О-ой, оставим патетику!

Короче, если убрать его спесь и злой язык, и еще некоторые недостатки, я бы сказала, что он…

Он просто самый любимый. Со всеми недостатками.

А теперь, Вероника, забудь. Все вышло так, как вышло.

Новый год ты встречаешь в больничной палате, в полном одиночестве.

Ничего страшного.

У меня есть небо и звезды. В палате темно: я специально выключила свет, иначе не различить ничего за окном.

Ближе к двенадцати я все еще сидела на подоконнике (благо это старые, еще советские, а не новомодные пластиковые, и мой вес легко могли выдержать), куталась в теплую шаль и смотрела в ночное небо, полное мерцающих звезд.

Смотрела вверх и думала о том, что и над Стасом это же небо, и я, вопреки всему, что произошло, испытываю к нему самые теплые чувства.

Спасибо, Отче, что он у меня был.

Новогоднюю ночь Стас одиноко проскучал дома.

Его звали многие: Туз с усмешкой предложил остаться, уже ожидая отказа, Димыч рекламировал встречу Нового года с его шумной семьей, обещая незабываемую ночь с нервной Дианкой и вопящими детками («Чтобы ты, Стасон, не обольщался: с детьми о-очень тяжко»), парни с тренировки, Михалыч — все как один зазывали Стаса. Раньше Стас сам приглашал всех на дачу — или Новогодние ночи проводил в ресторанах, а еще раньше — в гостях у Алексея Георгиевича. Теперь он не мог поехать за город — пока не зарубцевались раны, в коттедже не появится. С ним связано слишком много, и все произошло недавно.

Пить в новогоднюю ночь Стас не стал: пристыдил презрительный взгляд Туза. Побрился, надел праздничную рубашку, новые джинсы, заказал себе японской еды — чисто символически.

Снял со стены фотографию, поставив на подоконник, зажег перед ней церковную свечку: зашел в храм сразу как из Москвы приехал, постоял перед иконами.

Пусть им будет потеплее: одному — живому, другому — умершему.

Такого Стас еще не делал никогда в жизни.

Приглушил свет и разложил на столе роллы — все как надо — достал из принесенного пакета палочки.