Улыбаюсь как можно незаметнее. Я же тоже читала Новый Завет, и самым что ни на есть внимательным образом. И такой большущий акцент на то, что Иисус все сделал за тебя, изложенный на десяти страницах буклета, меня чрезвычайно смущает. Это что за потребительство такое? Все, Иисус за тебя пострадал, иди и греши дальше, что ли? Получается, что так.

Второй буклет. Однажды в Америке Джозеф Смит раскопал золотые пластины, на которых было написано…

Нет, увольте.

Неужели Роберт искренне верит в это?

Кладу буклеты на место и не помышляю заглянуть в другие. Вместо того устраиваюсь поудобнее в кресле и готовлюсь: Роберт, скорее всего, задержится.

В углу комнаты сидят на диване две молоденькие девушки в длинных темных юбках. Они раскладывают какие-то бумажки по кучкам, обмениваясь иногда фразами на английском.

Одна девочка пухленькая и рыжеволосая, так похожая на мою Кристину, только постарше, а вторая — идеал американской красоты. Блондинка с ярко-голубыми глазами, стройная, с большой грудью, которую не очень хорошо скрывает просторный свитер, и с ярко- белыми зубами — эту кипельно белую полоску я вижу, когда она открывает рот. А ты, красавица, чего здесь позабыла?

Блондинка замечает, что я наблюдаю за ней. Улыбается во всю ширь красивого ротика и встает со своего места. Рыжеволосая, немного помедлив, встает следом. Обе девушки подходят и присаживаются напротив меня на диване.

— Ви первый раз здэсь? — говорит блондинка, очаровательно коверкая русскую речь своим английским акцентом.

— Да, — коротко отвечаю я. Игнорировать девчонок невежливо.

— Ми би хотели поговорить с вами о Боге, — продолжает блондинка, — я- сестра Эштон, а это — сестра Маклин…

— Говорите, — кто обещал, что ко мне не пристанут?

— Ви верит в Христа? — это уже рыженькая. Блондинка чуть морщит свой классический носик: она, видно, знает русский лучше рыжей.

— Да.

— Ми би рады били би видеть вас часто, чтобы рассказывать о Книга Мормона, — улыбка рыжей девушки. К сожалению, она не красит ее так, как красит улыбка блондинку, хотя, кажется, этот прием рыженькая переняла у нее.

— Я пришла с Робертом. Только и всего, — отвечаю как можно более равнодушно. Кажется, девочки из моих двух фраз поняли не все, поэтому начинают задавать вопросы и что-то мне рассказывать на плохом русском.

Я смотрю на них недоверчиво и раздраженно, но мормонки словно не видят этого. Продолжают повествовать об Иисусе, причем очень медленно и с остановками, чтобы подобрать нужные слова на русском. Блондинка говорит быстрее, но рыженькая вообще теряется.

Лучше бы рассказали, думаю я внезапно, как можно с достоинством перенести все испытания, полученные от Господа, и как перенести все счастье, отпущенное от него же. Не возгордиться и сделаться равнодушным к чужой боли, так что даже чеховский человек с молоточком не пробьется через бетонные стены счастья. Не озлобиться и не сломаться, не опустить руки, а идти дальше и дальше, по твоему пути, который другой никогда не сможет повторить? И хочется открыть рот и задать этим двум наивным американским девочкам жестокий Стасовский вопрос: «Ты зачем мне это все рассказываешь? Какова твоя цель?»

Накатывает усталость. Как обычно.

Я не произношу ни звука. Они не просто не поймут — не услышат мой вопрос. Потому что этому не научить, а можно только самому испытать на себе, и методом проб и ошибок выбраться из глубокой затягивающей воронки. Этому учит жизнь; дают советы умные книги, проверенные временем, а еще — сильные духом люди, но никак не юные девочки и мальчики из Америки, у которых и молоко на губах не обсохло. Мне — то что они могут сказать нового о Боге, кроме того, что написано в Библии — и что я могу прочитать сама? А анализировать я умею и намного лучше.

— Вы из Америки? — перебиваю их скудное повествование нелогичным вопросом.

— Да-а, — отвечает блондинка, — из штата Юта…

Что и требовалось доказать. Дали детям основные положения религии, вот они стараются со всем своим юношеским задором.

С одной стороны, хорошо. Занимаются общественно полезным делом, русскую тетку наставляют на путь истинный. Уж лучше, чем моя Лена…

Настроение портится безвозвратно.

— Девочки, можно, я посижу в тишине? Голова болит, — говорю резко. Американки переглядываются.

— Таблетку дать? — спрашивает рыженькая. Знакома с головной болью, видимо, не понаслышке.

— Мне нужна тишина. Тихо, — и прикладываю палец к губам.

Если они еще что-то мне сейчас скажут, я заору на всю комнату. И к черту вся вежливость и хорошее впечатление в любых глазах.

Но девочки отходят. Безразлично, что они обо мне думают. Минут пятнадцать сижу в полнейшем одиночестве. Наконец я вижу Роберта: он уверенными широкими шагами идет ко мне.

Вытаскиваю сотовый и смотрю, сколько времени. Тридцать пять минут выброшены из моей жизни. Сомневаюсь, что так долго можно осматривать ребенка.