Через несколько минут я услышала голос Олега.

– Пошел отсюда, пока я тебе головенку не открутил!

Я открыла, Олег возмущенно смотрел вслед убегавшему бичу.

– Вот скотина! Сгреб кучу мусора к углу ларька и стоит, спичкой чиркает! Среди бела дня!

Мы рассмеялись.

В конце весны Олега уволили. Наши начальники легализовали всех сотрудников, мы получили полисы и часть зарплаты стали получать официально. Олег со своими судимостями не вписывался в общую благополучную картину, и с ним без сожаления расстались. Узнав об этом, он только глянул сверху вниз, повернулся и ушел.

Лето я проработала в паре с молодой женщиной, и никаких особенных происшествий не было. В августе подошел мой первый отпуск, который я провела в больнице – ларек давал о себе знать.

Первую часть романа я закончила быстро. Взяла напрокат разбитую пишущую машинку, перепечатала роман. Учиться печатать пришлось на ходу. Куда девать рукопись, я не знала, поэтому отнесла ее Аленкиной матери Галине Семеновне, которая по образованию была филологом. Она прочитала, сделала несколько дельных замечаний, после чего мне пришлось снова все переписывать.

Все издательства были неимоверно далеко, на краю земли да и публиковать они предпочитали Кинга или Хайнлайна, но никак не меня. Иркутские издательства дышали на ладан. Мои надежды на то, что роман изменит мою жизнь, не оправдывались.

Я все глубже и глубже погружалась в пучину одиночества, в которой самыми яркими моментами жизни было выйти в подъезд покурить или купить еще одну книгу.

Тупо перепечатывать роман, исправляя стилистические ошибки, было невыносимо. Я не знала, что делать дальше. Не было никого, с кем можно было посоветоваться.

Осенью у меня появился новый напарник. Николаю было лет сорок пять, но выглядел он старше, худощавый, невысокий, весь сморщенный, но на удивление спокойный человек. Вывести его из себя, казалось, было невозможно. Его тихий голос успокаивающе действовал на особо буйных покупателей.

Он оказался заядлым собачником, держал дома трех сук – двух доберманов и овчарку. Про них он мог рассказывать часами. Его жена, дородная, белокурая женщина, ходила к ларьку по ночам в сопровождении собак, «проведывала» его. Она задалась целью «застукать» его со мной, но поскольку у нее это никак не получалось, она закатывала ему истерики на всю улицу просто так, для профилактики.

Николай был уже разведен однажды, и этот брак закончился для него прободением язвы после того, как жена облила ему машину бензином и подожгла. Николай долго лежал в больнице, ему делали сложную операцию, после которой он изменился.

– Если бы ты видела меня раньше, я ведь спортом занимался, качался! Эх! – вздыхал он иногда.

Я мало верила. Глядя на его сухопарую фигуру лыжника, с трудом можно было представить, что раньше он был здоровяком. Вторую жену он любил необыкновенно нежной, трогательной любовью и прощал ей абсолютно все. «У нее была трудная жизнь, – говорил он. – Первый муж был исключительным негодяем. Она от этого так и не оправилась…»

Жена срывалась на визг, когда чувствовала даже малейшее сопротивление с его стороны. Николай терпеливо ждал, когда она выкричится, потом обнимал ее, похлопывая и поглаживая по спине, приговаривал: «Ну что ты, Людочка, ну что ты… Ну все же хорошо, правда? Все хорошо…» Он с неодобрением смотрел на мой рацион, иногда состоявший из двух бананов или салатика.

– Кто так ест? – возмущался он. – Смотри, Лиана, дождешься, заработаешь, как я, язву, будешь знать…

Жена каждый вечер приносила ему теплые супчики, от которых на весь ларек воняло чесноком. Я морщилась и садилась подальше от этих кастрюлек, к окошку.

Как-то в трамвае рядом с дверью водителя я увидела объявление: «Холотропное дыхание, курсы, решение психологических проблем, прорыв в творчестве. Физкультурный диспансер. Тел. 53–44–45».

Про холотропное дыхание я читала в случайно попавшемся журнале. Кажется, это техника, позволяющая человеку погружаться в глубины собственной психики. Интересно… Я сразу запомнила номер телефона и через несколько дней позвонила.

Мужчина, назвавшийся психологом, сказал, что занятия на курсах проходят по понедельникам и четвергам в семь часов вечера. Стоимость сеанса шестьдесят тысяч. Он порекомендовал мне придти немного пораньше, взять с собой коврик. На этом мы распрощались.

Я даже себе не могла бы четко объяснить, зачем туда иду. Может, просто хочу узнать себя получше? Куда уж лучше… Кого еще я знала так хорошо? Никого. Или во мне было что-то, о чем я не догадывалась? Наверняка. Если судить по моему поведению во время развода, была во мне бездна чего-то, что я не умею контролировать. Существовала черная дыра подсознания, где происходило абсолютно все, но никак не учитывалось мной. Почему бы и в самом деле не заглянуть в эту бездну? Высоты я не боюсь, надоело мне бояться.