Давно вдовевший Першин при красных остался в Урге. Лишь три года спустя он уехал в Калган, к единственному сыну, талантливому скрипачу и запойному пьянице, но пережил его и в 1935 году скончался там в нищете и одиночестве.

Еще один мемуарист – Бурдуков, знавший Унгерна дольше всех остальных, со времени его первой поездки в Монголию “для совершения смелых подвигов”, переселился в Ленинград, преподавал монгольский язык в университете, составил монгольско-русский словарь. Был арестован и умер в тюрьме.

Алешин находился в отряде Сухарева, но избежал гибели. По дороге на восток он вошел в группу офицеров и казаков, которая отделилась и двинулась по маршруту, выбранному сначала Казагранди, а позже и самим Унгерном – через Гоби в Тибет. Оттуда они хотели попасть в Индию, что годом раньше удалось служившим у Колчака белым латышским стрелкам во главе с генералом Гоппе, а годом позже не получилось у атамана Анненкова. Среди тех, кому улыбнулась удача, был и Алешин. Из Индии он добрался до Лондона, где по-английски написал и в 1940 году издал свою “Азиатскую одиссею”.

В Нью-Йорке, в журнале “Азия”, главу своего автобиографического романа опубликовал самый страстный из врагов барона – Борис Волков. Для него это был большой успех, он прислал знакомым в Прагу вырезку с газетной рецензией. Волков писал о Монголии вечной, о том, что двухвековое владычество Пекина не сумело изменить дух народа, “разжижить густую темную кровь потомков Чингисхана”, но литературный обозреватель “Окленд Трибюн” с грустью констатировал: “Фантастический мир, и все это теперь снесено и сжато двумя ветрами – красным вихрем, несущимся из Москвы, и раскаленным добела – откуда-то из Гобийских пустынь”. Свой роман Волков назвал “В стране золотых будд”, позднее изменил это название на другое – “Призванный в рай” (“Conscript to Paradise”), но опубликовать его целиком не сумел, издал лишь сборник стихов “В пыли чужих дорог” [224] . Он был портовым грузчиком в Сан-Франциско, работал на шоколадной фабрике, преподавал русский язык курсантам военной школы в Монтерее, наконец получил место переводчика при ООН. В 1953 году умер от травм, полученных в автомобильной катастрофе.

Камиль Гижицкий, польский любимец барона, не успокоился после трехлетних скитаний по Сибири, Туве и Монголии. По природе это был авантюрист и вечный странник. В Лхасу, куда его приглашали посланцы Далай-ламы XIII, он не попал, зато в 1922 году ухитрился посетить Сахалин и Камчатку, затем вступил в Сибирскую добровольческую дружину генерала Анатолия Пепеляева, чтобы плыть в Якутию воевать с большевиками, но передумал и уехал в Польшу Написав книгу воспоминаний “Через Урянхай и Монголию”, Гижицкий вместе с Оссендовским отправился на сафари в Африку, в Камерун, оттуда перебрался в Либерию, сделался владельцем двух каучуковых плантаций и в старости вспоминал это время как счастливейшее в жизни. В сентябре 1939 года он сражался с немцами под Варшавой, потом входил в руководство подпольной Армии Крайовой, а в социалистической Польше от нечего делать занялся сочинением книжек для подростков – писал про “саванны и дебри Камеруна”, про знакомую львицу Уангу, про Соломоновы острова, куда его тоже заносила судьба, но об Унгерне никогда больше не вспоминал. Умер во Вроцлаве в 1968 году.

Зато для его соотечественника и друга Фердинанда Оссендовского “кровавый барон” сделался постоянным спутником жизни – как герой написанных им книг, газетных статей и одной пьесы. Даже смерть их автора не обошлась без участия любимого персонажа; странным образом сбылось предсказание, которое еще до своего первого свидания с бароном Оссендовский якобы получил в Улясутае от перерожденца Нарабанчи-хутухты: тот предрек ему смерть через десять дней после встречи с человеком по имени Унгерн. Как все обстояло на самом деле, неизвестно, для красного словца Оссендовский был способен на многое, но он сам неосторожно написал об этом в одной из своих книг, упустив из виду, что подобные пророчества имеют тенденцию сбываться не совсем так, как предполагалось изначально.

Благополучно пережив десятый день после знакомства с Унгерном в Ван-Хурэ, Оссендовский уехал в Китай, затем – в Нью-Йорк; позднее, уже автором мирового бестселлера “Звери, люди и боги”, обосновался в Варшаве, был хорошо известен в польских литературных и политических кругах. Умер он в январе 1945 года, в дни Варшавского восстания, а через десять лет в печати появилось сообщение, что накануне кончины к нему приходил служивший в С С двоюродный брат Унгерна. То есть смерти Оссендовского предшествовала встреча с человеком, носившим роковое для него имя.

Еще полтора десятилетия спустя Витольд Михаловский, автор книги “Завещание барона”, выяснил, что Оссендовского посетил некий Доллердт, двоюродный племянник, а не брат Унгерна, сын одной из его кузин. Какую цель он при этом преследовал, осталось тайной – то ли надеялся выведать что-нибудь о зарытых где-то в Монголии сокровищах барона (молва упорно приписывала Оссендовскому знание места, где погребен этот клад), то ли имел задание предложить ему войти в Польское правительство, о создании которого подумывали тогда в Берлине, то ли просто хотел расспросить о своем знаменитом родственнике.

Статья Михаловского была напечатана в газете “Жиче Варшавы”, и вскоре на нее откликнулся сам Доллердт, проживавший в Швеции. По его версии, встретиться с Оссендовским он не сумел, поскольку тот был тяжело болен, лишь побеседовал с соседями, да и то как Доллердт, не называя девичьей фамилии своей матери, так что Оссендовский никак не мог связать его визит с предсказанием Нарабанчи-хутухты. Нашлись, однако, свидетели, утверждавшие, что их встреча состоялась, и Оссендовский, будучи абсолютно здоров, наутро вдруг плохо себя почувствовал, был увезен в больницу и умер чуть ли не на десятый день, как то и было предсказано. История это мутная, но есть ощущение, что в любом случае Оссендовский пал жертвой собственных игр, которые он в реальности и на бумаге вел с Унгерном при его жизни и после смерти.