Позднеев, видевший хутухту еще молодым, оставил выразительное описание его внешности: “Роста он немного ниже среднего, худощав, лицо у него желтое, без малейшего признака румянца, и еще более неприятное в силу всегда присущего ему выражения какого-то ребяческого самоволия и капризного упрямства, а равно от необыкновенно чувственно развитых губ”. Впрочем, другой русский путешественник, в эти же годы побывавший у него на приеме, описал его как стройного юношу с умным живым лицом [98] .

Духовный владыка Монголии позволял себе куда большие вольности, чем высшие буддийские иерархи Тибета. Он, например, мог не скрывать своей любви к европейской музыке, что в Лхасе было бы невозможно. Когда Альфред Кайзерлинг, чиновник по особым поручениям при приамурском генерал-губернаторе, подарил ему музыкальную шкатулку с записью вальса из “Летучей мыши”, Богдо-гэген сразу запомнил эту мелодию и напевал ее во время разговора. Он хорошо играл в шахматы, Кайзерлинг быстро получил от него мат. Причем его богоподобный партнер настолько увлекся игрой, что благословлял подползающих к нему паломников той шахматной фигурой, которую в данный момент держал в руке.

Его наивный интерес к техническим чудесам западной цивилизации был общеизвестен. Впервые увидев телефон и фонограф, он пришел в восторг и спрашивал, нельзя ли пригласить Эдисона в Ургу, чтобы разом ознакомиться со всеми его изобретениями. Он разъезжал по столице в автомобиле, предпочитая его ритуальному паланкину, любил пушечную пальбу, коллекционировал граммофоны, обожал механические игрушки и тратил огромные деньги на разного рода диковинные безделки. Играющая на пианоле заводная девочка величиной в пол-аршина была не самым дорогостоящим его приобретением.

В 1912 году русский консул доносил в Петербург: “В Урге русские предприниматели сколачивают круглый капиталец на слабости хутухты ко всяким новинкам… В его дворце находятся целые склады вещей, решительно никому не нужных и покрытых от долгого лежанья пылью, грязью и плесенью. Прогоревшие содержатели цирков и зверинцев сбывали здесь за безумно дикие цены животных, которых впоследствии никто не знал, как и чем кормить. Привозились и продавались по неслыханным ценам мотоциклетки и автомобили, разбивавшиеся при первом же выезде от неумелого управления”. Позднее Сергей Хитун, шофер Унгерна, видел в дворцовом гараже три легковых автомобиля марки “Франклин” и один “Форд” с паланкином вместо кузова. Все четыре машины находились в нерабочем состоянии.

Среди русских колонистов и посещавших Ургу европейцев бытовало мнение, что хутухта с юности страдает пристрастием к алкоголю и что именно любовь к выпивке стала причиной его слепоты: он отравился то ли недоброкачественным, то ли метиловым спиртом, который, возможно, подсунули ему не без умысла. Согласно другой версии, слухи о пьянстве Богдо-гэгена распространяли китайцы с целью его скомпрометировать, а зрение он начал терять из-за стресса, вызванного прибытием Далай-ламы XIII в Ургу и сложившимися между ними непростыми отношениями.

Храм Мэгжид Жанрайсиг с исполинской статуей Авалокитешвары был воздвигнут для того, чтобы к нему вернулось зрение, но чуда не произошло; темные очки, которые Богдо-гэген всегда надевал на людях, остались при нем до конца жизни. Однако уже почти незрячим он выдержал еще одну схватку с теми из собственных приближенных, кто надеялся лишить власти слепнущего бога.

Богдо-гэген не раз проявлял себя мастером дворцовой интриги, но широким политическим кругозором не обладал, в дела правительственных учреждений вмешивался редко и не имел в них большого веса. Последнее не было секретом для Унгерна. Он трезво оценивал этого незаурядного человека, разграничивая в нем знак и сущность, государственного деятеля и главу религиозного клана. Степень его участия в управлении страной барон охарактеризовал как “ничтожную”, но признал, что “своих он здорово держит в повиновении”.

При всем том в решающий момент борьбы за независимость Богдо-гэген оказался на высоте нечаянно выпавшей ему роли национального лидера. Это по-новому осветило его предшествующую жизнь.

Торновский сообщает, что 29 января в лагерь на Убулуне прибыл какой-то “важный лама”. Он доставил Унгерну благословение Богдо-гэгена в виде грамоты “на ярко-желтом шелке” и его же устное распоряжение о своем похищении из-под стражи, план которого также был изложен Унгерну на словах.

По Князеву, высокий гость являлся перерожденцем учителя первого Даранаты и “по религиозному преемству” – наставником своего ученика в его нынешнем воплощении. Он привез не план похищения, а полученные от Богдо-гэгена “результаты гаданий”, открывших, что его нужно освободить с помощью тибетцев, после чего гамины будут побеждены.

Другие считали, что конкретный план предложил Джамбалон, но саму идею выдвинул Унгерн, прекрасно понимая значение хутухты как общенационального символа. Пока китайцы удерживали его в качестве заложника, полностью положиться на своих монгольских союзников барон не мог. Была опасность, что, если китайские генералы покинут Ургу, они увезут пленника с собой. Это давало им серьезный шанс склонить монголов к сепаратным переговорам.