Здесь уместным представляется привести мнение о судьбе Агриппы Постума Александра Сергеевича Пушкина, изложенное в его «Замечаниях на «Анналы» Тацита»: «Если в самодержавном правлении убийство может быть извинено государственной необходимостью, то Тиберий прав. Агриппа, родной внук Августа, имел право на власть и нравился черни необычайною силою, дерзостью и даже простотою ума — таковые люди всегда могут иметь большое число приверженцев — или сделаться оружием хитрого мятежника.

Неизвестно, говорит Тацит, Тиберий или его мать Ливия убийство сие приказали. Вероятно, Ливия — но и Тиберий не пощадил бы его».{207}

Природа власти принципата Августа не давала надежды уцелеть его кровному внуку. В сложившейся ситуации несчастный юноша был обречен.

Прямо смерть Агриппы Постума никак не влияла на судьбу высшей власти в Римской империи. Ссыльный обитатель Планазии мог быть только предположительным орудием в руках возможных заговорщиков из числа недоброжелателей Тиберия, в своей нелюбви к нему дошедших до лютой ненависти. Право же Тиберия принять на себя полномочия ушедшего в мир иной Августа никто не оспаривал. Он был единственным преемником и совершенно законным. Потому в Риме не было никаких волнений. Напрасно умирающий Август волновался, спрашивая, нет ли в городе беспорядков, связанных с известием о его болезни. Столица империи была спокойна. Наиболее обеспокоенной выглядела верхушка римского общества. Трудности, перед ней стоящие в связи со случившемся, были очевидны: с одной стороны надо было скорбеть по ушедшему принцепсу, с другой — выразить ликование в связи с приходом к власти его преемника. Соединить скорбь с ликованием, слезы горя и слезы радости, причем важнейшим было пролить и те, и другие так, чтобы это было замечено, — дело не из легких. Главное, дело совершенно исторически непривычное. Первый Цезарь ушел из жизни не по своей воле. Потому одни ликовали открыто, другие скорбели скорее скрытно, ибо неясно было, чего ждать от нежданно возрождённой республики. Теперь все было иначе. Цезарь Август помер своей смертью, преемник его законный Цезарь Тиберий скорбит о покойном отце, своевременно его усыновившем. Надо поскорбеть вместе с ним, но не чрезмерно, дабы новый Цезарь не подумал, что слезы эти относятся к перспективам его будущего правления. Вот и принялись в Риме «соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники. Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, чтобы не могло показаться, что он или обрадован кончиною принцепса, или, напротив, опечален началом нового принципата; так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть».{208}

Искусное соединение скорби по ушедшему Августу и ликования в связи с приходом к власти Тиберия, случившемся в Риме в те исторические дни 14 г., можно назвать первым в европейской истории применением узаконенной в Средние века чеканной формулы, сопровождавшей смену монарха: «Король умер! Да здравствует король!» Так вот стихийно была заложена традиция на тысячи лет европейской истории вперед.

Тиберий пока не был избран сенатом на должность принцепса, не вступил еще в законное наследство согласно завещанию Августа, но всеми уже воспринимался как глава государства. Наличие у него проконсульских и трибунских полномочий, каковые делали его вторым человеком при Августе, теперь законно воспринималось как право на высшую власть. Тиберий и вел себя соответственно. Он дал пароль преторианским когортам — императорской гвардии. Это была обязанность правителя. Он направил послания в войска, словно уже был принцепсом. Соответственно вели себя высшие должностные лица империи. Консулы Секст Помпеи и Секст Апулей первыми присягнули на верность Тиберию, затем приняли присягу у Сея Страбона, командующего преторианцами, а также у Гая Тиррания — префекта по снабжению Рима продовольствием. Потом присягнули сенат, войска, народ. Среди всего этого и раболепия, и покорства, и спокойного подчинения новым реалиям Тиберий оставался неспокоен. Не случайно всюду его сопровождали воины. Где бы он в Риме не оказался — везде рядом была вооруженная стража. Пятьдесят семь лет прошло со времени убийства Гая Юлия Цезаря. В Риме едва ли осталось много людей, помнящих то время. Но могли найтись отчаянные люди, из числа немногих до сих пор скорбящих о свободе времен республиканских, возмечтавшие о повторении дела Брута и Кассия. С этой точки зрения усиленная охрана не была излишней. Кроме того здесь просматривается демонстрация силы. Ей, впрочем, никто противиться в Риме и не собирался.

В то же время Тиберий старательно соблюдал все законные процедуры. Все дела в государстве начинались через консулов как в старые добрые времена республики. Сенат, заседание которого должно было узаконить его власть, он созвал, используя свои полномочия народного трибуна. На открытии заседания Тиберий, похоже, эффектно разыграл небольшой спектакль. Так пишет об этом событии Светоний: «В силу своей трибунской власти он созвал сенат и обратился было к нему с речью, но, словно не в силах превозмочь горе, воскликнул с рыданием, что лучше бы ему не только голоса, но и жизни лишиться, и передал речь для прочтения сыну своему Друзу».{209}

После такой демонстрации превеликого горя Тиберий немедленно показал сенату, что жестко контролирует ситуацию. «К обсуждению он допустил только то, что имело прямое касательство к последней воле и к похоронам Августа».{210} Прежде всего, было зачитано завещание Августа. Оно начиналось следующими словами: «Так как жестокая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, пусть моим наследником в размере двух третей будет Тиберий Цезарь».{211}

Начало не лишенное двусмысленности: с одной стороны — Тиберий главный наследник, с другой — наследник, вынужденный роковыми обстоятельствами, смертью Гая и Луция Цезарей. Недруги Тиберия только укрепились в своих чувствах. Но главное свершилось — Тиберий официально объявлен главным наследником. Последняя треть наследия Августа отходила по завещанию вдове его, Ливии. Она также принималась в род Юлиев и получала имя Августы. В случае смерти Тиберия и Ливии Августы наследниками назначались внуки и правнуки почившего императора. Любопытно, что в их число входил двухлетний Гай, сын Германика, племянника Тиберия. Этому Гаю, вошедшего затем в историю под прозванием Калигула, суждено было сменить Тиберия во главе империи. Еще один племянник Тиберия — Клавдий станет преемником убитого заговорщиками Калигулы. Таким образом, завещание Августа упоминало наряду с Тиберием, непосредственным преемником, еще двух будущих правителей Римской империи.

Формально в завещании речь шла об имуществе покойного, но на сей раз все понимали, что суть его — преемственность власти.

Теперь осталось главное: Тиберий должен был официально стать принцепсом. Сенат был готов это сделать немедленно, но преемник Августа решил разыграть новый спектакль. На сей раз подлиннее и много серьезнее. Вместо благодарного согласия принять звание принцепса и тем самым подвести итог процессу приема высшей власти Тиберий «в ответ уклончиво распространялся о величии империи, о том, как недостаточны его силы. Только уму божественного Августа была под стать такая огромная задача; призванный Августом разделить с ним его заботы, он познал на собственном опыте, насколько тяжелое бремя единодержавие, насколько все подвластно случайностям. Потому пусть не возлагают на него одного всю полноту власти в государстве, которое опирается на стольких именитых мужей; нескольким объединившим усилия будет гораздо легче справляться с обязанностью по управлению им. В этой речи было больше напыщенности, чем искренности».{212}

Напыщенности было много, искренности ни на грош. Тиберий явно перестарался. Особый интерес представляет его предложение разделить власть с несколькими достойнейшими людьми. Такие прецеденты в римской истории были. В давние раннереспубликанские времена, в 451 г. до Р.Х., в Риме были избраны десять лиц — децемвиры, которые в течение двух лет управляли государством. При них и благодаря им в Риме и появились законы, записанные на двенадцати таблицах. Децемвиры осуществляли и политическую власть. Во главе десятивластников оказался дальний предок Тиберия Аппий Клавдий. Он же и погубил децемвират, не совладав со своими страстями. Попытка Аппия Клавдия сделать жертвой своей страсти девушку Виргинию закончилась трагически. Отец убил дочь, спасая ее от позора, децемвиры были отстранены от власти в результате народного негодования.