– Да, плохой.

– Тем более, после всего недельного знакомства. А мой муж... да и теперь, когда мы вместе, чувствуем себя чужими друг другу. – Бонни схватила Августина за рубашку. – Боже мой. А знаете что? Забудьте все, что я сказала.

– Да, так будет лучше.

– Значит, вы тоже думаете об этом, да?

– Постоянно, – признался Августин и добавил в порыве идиотского целомудрия: – Но нам наверняка не стоит делать этого.

Груди Бонни покоились на груди Августина, они тихонько вздымались и опускались при дыхании. «Наша дружба может превратиться в муку», – подумал Августин.

– Что происходит? – спросила Бонни.

– Ох, мое возбуждение скоро пройдет, и тогда мы сможем поспать.

Бонни опустила глаза. Августину показалось, что она покраснела, но в темноте трудно было судить об этом с уверенностью.

– Нет, я имела в виду губернатора. Что вы вдвоем задумали?

– Ужасающие приключения и бешеные погони.

Бонни уютно устроилась рядышком с Августином. Августину ужасно хотелось погладить ее волосы или провести пальцем по бархатистой шее. Но останавливало все то же идиотское целомудрие.

Миссис Макс Лам уснула раньше Августина. Вскоре после полуночи на кухне зазвонил телефон, но Августин не стал вставать с постели и отвечать на звонок, потому что не хотел разбудить своего нового друга. Можно было бы тихонько отодвинуть Бонни на край кровати, но он даже и не пытался сделать это.

Бонни громко посапывала во сне, и Августин чувствовал себя прекрасно.

Около трех часов утра Бонни отодвинулась от Августина и повернулась на другой бок, что позволило Августину встать и подойти к телефону, который непрерывно звонил в течение нескольких часов.

Естественно, что звонил из Нью-Йорка муж Бонни. Августин понимал, что предстоит «веселенький разговор».

– Что случилось? – прорычал Макс Лам.

– С Бонни все в порядке. Она спит.

– Объясните!

– Она несколько раз звонила вам. На самолете она не полетела...

– Разбудите ее, пожалуйста. Скажите, что это очень важно.

Как Макс и предполагал, по возвращении в Нью-Йорк его ожидали неприятности. Пресс-конференция в Национальном институте здравоохранения, на которой объявили о вреде сигарет «Бронко», нашла отклик в резких нападках со стороны CNN, MTV и других телевизионных компаний. Рассуждения умников с MTV были особенно опасными, поскольку непосредственно влияли на молодых курящих девушек, составлявших значительную часть покупателей сигарет «Бронко». На следующее утро ожидалось появление статей на первых страницах «Таймс», «Уолл-стрит джорнэл» и «Вашингтон пост». Слово «катастрофа» было еще слишком мягким для обозначения возникшего кризиса, поскольку ужасно раздражительный глава компании «Дарем Гэс Мит энд Тобакко» упорно настаивал на полном запрещении рекламы для тех изданий, которые публиковали открытия Национального института здравоохранения... то есть почти для всех газет и журналов США. В рекламном агенстве «Родэл энд Бернс» царила погребальная атмосфера, поскольку отзыв рекламы сигарет «Бронко» грозил агентству потерей многих миллионов долларов. Большую часть второй половины дня Макс Лам пытался связаться с главой «Дарем Гэс Мит энд Тобакко», который находился в Гвадалахаре, где получал по три раза в день инъекции гомогенизированной бараньей спермы, чтобы замедлить процесс развития злокачественной опухоли в легких. В клинике отвечали, что пациент на звонки не отвечает, и отказывались соединить Макса с палатой старика.

Мало ему этих неприятностей, так теперь еще надо разбираться с легкомысленной и упрямой женой, оставленной во Флориде.

Голос Бонни слегка охрип со сна.

– Дорогой?

Макс сжал трубку так, словно это была шея извивающейся гремучей змеи.

– В чем дело, Бонни?

– Извини, но мне нужно еще несколько дней.

– Почему ты не в мотеле?

– Я уснула здесь.

– В комнате с черепами? Ради Бога, Бонни.

Когда Макс выходил из себя, голос становился ужасно скрипучим, и коллеги по работе считали, что он страдает астмой. Бонни не обвиняла мужа в том, что он был недоволен ее пребыванием у Августина. Пытаться объяснить ему что-либо было бесполезно, потому что она еще и сама не разобралась в своих поступках. А настойчивое желание попутешествовать с губернатором и, наоборот, нежелание возвращаться домой для продолжения только что начавшейся семейной жизни... все это, разумеется, неразбериха чувств.

– Я все еще не совсем здорова, Макс. Наверное, это усталость.

– Могла бы отоспаться в самолете. Или в мотеле, черт побери.

– Хорошо, дорогой. Я сниму номер в мотеле.

– Он к тебе приставал?

– Нет! – отрезала Бонни. – Он настоящий джентльмен. – А сама подумала: «Бедный Макс, тебе надо беспокоиться о моем поведении, а не о поведении Августина».

– Я ему не доверяю. – Макс уже говорил обычным голосом, и это означало, что кровяное давление у него благополучно снизилось.

Бонни решила не упоминать о том, что если бы не Августин, то Макс до сих пор находился бы в руках похитителя.

В разговоре возникла неловкая пауза, затем Макс вновь заговорил:

– Что-то в нем не то, в этом парне.

– Ох, Макс, а ты абсолютно нормальный, да? Проехал на автомобиле несколько сотен миль, чтобы заснять разрушенные дома и плачущих детей.

Движения Августина заставили Бонни переключить внимание на него. Озорно улыбаясь, он жонглировал тремя грейпфрутами, кружась босиком по кухне. Бонни прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться прямо в трубку.

Она услышала слова Макса:

– Завтра я уезжаю в Мексику. Надеюсь, что к моему возвращению ты уже будешь дома.

Глаза Бонни следили за летающими грейпфрутами.

– Конечно, я буду дома. – Она дала это обещание таким легкомысленным тоном, что Макс наверняка мог не поверить в него. Бонни почувствовала, как ее охватывает печаль. Макс отнюдь не глупец, он безусловно понимает, что здесь что-то не так. Она глубоко вздохнула. Августин выскользнул из кухни и оставил ее одну.

– Бонни?