Ошеломленный Ромеш смущенно улыбался. По дороге Джогендро болтал без умолку.

– Пути господни неисповедимы! – говорил он. – Неужели всевышний создал меня деятельным горожанином только затем, чтобы теперь похоронить до конца дней моих в этой глухой деревушке?

– Почему, это не плохое место, – проговорил Ромеш, оглядываясь по сторонам.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Здесь так мало людей…

– Вот поэтому-то я испытываю неодолимое желание сделать его более пустынным, избавив еще от одного человека, то есть от себя самого.

– Ну, во всяком случае, если говорить о душевном покое…

– Не говори мне, пожалуйста, об этом! Некоторое время я тут прямо задыхался от «душевного покоя» и стараюсь, насколько могу, не упускать случая нарушить его. Вот теперь начались потасовки с секретарем заминдара. Да и господина заминдара я так хорошо познакомил со своим характером, что, думаю, теперь он поостережется задевать меня. Он хотел, чтобы я восхвалял его в английских газетах, но я довольно ясно объяснил ему, что имею свое собственное мнение. И не моя заслуга, что меня все еще терпят здесь. Я пришелся по нраву здешнему судье – из страха перед ним заминдар и не увольняет меня. В тот день, как я прочту в газете о том, что судья перевелся в другое место, будет ясно, что солнце моего учительства на бишайпурском горизонте закатилось. А пока у меня единственный собеседник – собака Панч. Все остальные относятся ко мне не очень благосклонно.

Как только они пришли на квартиру Джогендро, Ромеш опустился в кресло.

– Нет, нет, погоди, – проговорил Джоген. – Я знаю, что у тебя есть скверная привычка совершать омовения по утрам. Пойди выкупайся. А тем временем я вскипячу чайник. Под предлогом гостеприимства я, таким образом, попью чай вторично.

Так, за едой, разговорами и отдыхом прошел весь день. И в течение всего дня Джогендро не давал Ромешу упомянуть о том важном деле, ради которого он приехал сюда. В сумерки, после ужина, они придвинули свои кресла поближе к столу, освещенному керосиновой лампой. Где-то рядом выли шакалы, ночь за окном наполнилась стрекотом цикад. Наконец Ромеш заговорил:

– Знаешь, Джоген, зачем я приехал? Я хочу рассказать тебе кое о чем. Однажды ты задал мне вопрос, но тогда еще рано было отвечать на него, теперь же к этому больше нет препятствий.

Сказав это, Ромеш несколько минут сидел молча. Затем постепенно изложил всю историю с начала до конца. Временами его голос дрожал и прерывался, иногда Ромеш совсем умолкал. Джогендро слушал, не произнося ни слова.

Когда Ромеш закончил, Джогендро тяжело вздохнул.

– Если бы ты тогда рассказал мне все, я не поверил бы, – наконец сказал он.

– И сейчас у меня есть только те доказательства, которые были тогда. Поэтому, прошу тебя, поедем со мной в ту деревню, где я женился, а потом к дяде Комолы.

– Не сделаю ни шагу. Я и так верю каждому твоему слову. Издавна я привык тебе верить во всем и прошу прощения за тот единственный случай в моей жизни, когда отступил от этого правила.

С этими словами Джоген встал и подошел к Ромешу. Ромеш тоже поднялся, и друзья детства обнялись.

Взяв себя в руки, Ромеш проговорил:

– Судьба опутала меня такими крепкими сетями обмана, что мне пришлось смириться – я не видел иного выхода. Теперь я вырвался из этих сетей, мне ни от кого не надо скрываться, и я наконец вздохнул свободно. До сих пор мне непонятно, что заставило Комолу покончить с собой – и никогда не смогу я этого узнать, – одно только несомненно, что если бы смерть не разрубила узел, в который сплелись наши жизни, то в конце концов оба мы оказались бы в ужасном положении. Я содрогаюсь, когда думаю об этом. Комола, словно мучительная загадка, появилась из пасти смерти и так же внезапно исчезла в ней.

– Я бы на твоем месте не был так твердо убежден в том, что Комола действительно погибла, – заметил Джоген. – Но как бы то ни было, во всей этой истории ты совершенно невиновен. А теперь я хочу рассказать тебе о нашем новом друге.

И тут Джогендро обрушился на Нолинакхо.

– Я не совсем понимаю таких людей, – начал он, – а чего не понимаю, того и не люблю. Однако знаю, что многие придерживаются другого мнения: их притягивает как раз то, чего они не понимают. Поэтому я так боюсь за Хем! Когда я заметил, что она перестала пить чай, есть мясо и рыбу, а на насмешки вместо слез отвечает ласковой улыбкой, то понял, что дело плохо! Но все же я уверен, что с твоей помощью мы живо спасем ее от этого пагубного влияния. Поэтому будь готов, – вдвоем мы вступим в бой с аскетом.

Ромеш рассмеялся.

– Хорошо. Хоть за мной и нет славы доблестного воина, я готов.

– Отлично, только подожди до моих рождественских каникул.

– Но ждать еще долго. Почему бы мне пока не попытаться одному?

– Нет, нет, этому не бывать. Я помешал вашей свадьбе, я своими же руками все и исправлю. Не допущу, чтобы ты поехал раньше и лишил меня этой приятной обязанности. Ведь до каникул осталось всего десять дней!

– Но за это время я бы уже…

– Нет, и слышать не хочу об этом. Эти десять дней ты пробудешь у меня. Со всеми, с кем мог, я уже здесь перессорился, и теперь, чтобы стать более покладистым, мне необходим друг. Как видишь, при создавшемся положении надежды на спасенье у тебя нет! До сих пор по вечерам мне приходилось слушать лишь вой шакалов, и я дошел до такого печального состояния, что даже твой голос кажется мне слаще звуков вины.