Тета так устала. Голод будто выступал затычкой в сосуде, в котором до этого сдерживались все ее эмоции, а теперь ее выдернули. Она принялась тихо плакать.

– Вот и хорошо, милочка. Пойдем со мной.

Позже Генри рассказал ей, что никогда еще не видел, чтобы такая красивая девушка так горько плакала.

Тета проследовала за Генри на площадь Святого Марка, в его однокомнатную квартирку с протекающей крышей. Там он вручил ей подушку и одеяло. Она, все еще полная недоверия, прижала их к себе, а Генри взял хлипкий стул и сел за старое пианино у окна. Принявшись напевать что-то вполголоса, он начал делать пометки на исписанных обрывках бумаги, покрытых кляксами.

– Можешь остаться, если хочешь, – сказал он, не поднимая на нее глаз. – Ко мне не приходит уборщица, и трубы текут, общую ванную в конце коридора я делю с еще десятью очень экстравагантными людьми. Зимой здесь холодно, как в Арктике, а летом можно изжариться живьем. Не намного лучше, чем на улице. Но я тебе все равно рад.

Она опасалась, что Генри потребует расплаты за свое гостеприимство, но он ничего не предпринимал. Тета проспала всю ночь и половину дня. Проснувшись, она обнаружила пончик на щербатой тарелке и рядом с ним хрупкую ромашку в пустой бутылке из-под молока. Рядом стояла записка.

«Надеюсь, ты хорошо спала. Я бы попросил тебя не красть, но красть здесь нечего.

Можешь оставаться здесь столько, сколько тебе захочется.

Искренне твой,

Генри Дюбуа Четвертый».

Тете больше некуда было идти, поэтому она съела пончик и помыла за собой тарелку. Потом перемыла всю грязную посуду и расставила ее в шкафу. Вернувшись домой, Генри оказался в такой чистой комнате, что не поверил глазам, вышел и зашел еще раз – он подумал, что мог ошибиться квартирой.

– Тебя ведь на самом деле не Белоснежка зовут? – с хитрецой спросил он.

Они съели большую миску лапши из кафе внизу и проговорили до поздней ночи.

Именно Генри уговорил ее подстричь волосы. Рука об руку они пошли в парикмахерскую на Блэкер-стрит. Тета надела вещи Генри.

В кресло парикмахера она села с абсолютно прямой спиной и глядела вперед себя немигающим взглядом, пока ножницы обрезали ее толстые локоны. Волосы сыпались блестящим дождем на пол вокруг нее. Тета чувствовала, как ее голова становится все легче и легче, словно она избавлялась от бремени прошлого, страхов и тяжелых мыслей. Когда парикмахер развернул ее лицом к зеркалу, рот Теты раскрылся в восторженном «О». Она аккуратно, будто не веря глазам, провела пальцами по своей шелковой открытой шее, стряхивая крошечные обрезки волос, и коснулась коротко остриженного затылка, где ножка каре в стиле Луизы Брукс формировала дерзкую «V». В зеркало она увидела, как Генри закусил губу.

– На что ты так вылупился, пианист? Никогда раньше не видел флэппера? – И она кокетливо ему подмигнула.

– Ты самая красивая девушка на этой улице, – ответил он. Тета подождала, пока он поцелует ее, но этого почему-то не произошло, и она почувствовала странную смесь облегчения с разочарованием.

Они обмывали ее новую прическу в богемном ночном клубе в Гринвич-виллидж, где, спрятавшись от осуждающих взглядов, красивые молодые люди танцевали друг с другом, грудь к груди, держались за руки или обменивались страстными взглядами через столы, украшенные статуэтками обнаженных мужчин в античном стиле. Тета слыхала о том, что подобные заведения существуют, как и о том, что есть мужчины, любящие других мужчин – «гомики», как презрительно называла их миссис Боуэрс. В этот момент Тета обычно чувствовала, как ее щеки заливает краска стыда из-за грубого слова. Тем не менее раньше она никогда не была в подобном месте и думала, что ей не будут рады, но она сильно ошибалась.

Генри сидел, вальяжно откинувшись на стуле, и сквозь полутьму клуба смотрел на сцену, время от времени косясь на сидевшего по соседству симпатичного темноволосого парня. Тот иногда робко оглядывался, но тут же смущенно отворачивался. И тут Тету осенило.

– Дружище, я в теме, – сказала она.

С шиком настоящей актрисы она подплыла к темноволосому парню и присела рядом с ним.

– Мой друг Генри скоро станет вторым Джорджем Гершвином. Вам стоило бы пригласить его на танец до того, как он прославится.

Уже позже они все сидели на огромной плюшевой софе: Тета – по правую руку от Генри, темноволосый парень – по левую. Им составили компанию два студента из Нью-Джерси и моряк из Кентукки. Они пили, смеялись, болтали без умолку, распевали песни и меряли галстуки друг друга. Затем решили придумать Тете новое имя, поскольку, как Генри объявил, она совершенно не похожа на Бетти. Все принялись перебирать имена, от самых гламурных – Глория, Хедвиг, Натали, Шарлотта – до глупых – Мацзян, Руби Валентино, Мэри-Мотыга.

– Может быть, просто – Сигма Хи? – предложил один из студентов, и они дружно сложились от смеха.

– Это ужасно, – простонал Генри в перерыве между приступами хохота. Даже его бледные щеки слегка порозовели. Он стал похож на расхулиганившегося церковного служку.

– Альфа Бета! Дельта Эпсилон! Фи Бета Каппа! Дельта Тета!

– Секундочку, повторите последнее, – попросила Тета.

– Тета, – сказал один из студентов. Остальные парни повторили его вслух. Их переполняло пьяное веселое счастье.