Марлоу по-приятельски положил руку ему на плечо.

– Я правда очень рад, что у тебя все хорошо, Джерихо.

– Да, сэр. – Он высвободился и ушел, оставив Марлоу стоять одного.

Оказавшись в коридоре, Джерихо сжал правую руку в кулак, потом разжал и пошевелил пальцами, еще и еще. Они двигались безупречно. Он распечатал футлярчик. Внутри находилась полупрозрачная склянка таблеток с подписью «Витаминный тоник Марлоу». Рядом в серебряной кассете покоились десять ампул с ярко-голубой мерцающей жидкостью.

На мгновение Джерихо представил себе, как бросает пресловутый футлярчик в ближайшую мусорку и уходит прочь. Вместо этого он положил серебряную кассету во внутренний карман пиджака, а таблетки – в карман куртки. Сжав под мышкой свой неизменный томик «Заратустры», Джерихо вышел в холодный осенний день.

У Мэйбел не было времени восторгаться осенними красками. Когда она стремительной походкой шла в сторону толпы, собравшейся на Юнион-сквер, она знала, что следует быть настороже – детективы Пинкертона, переодетые рабочими, могут сорвать мирную демонстрацию и предоставить полиции повод начать аресты. Иногда дело могло обернуться очень плохо. Дождь прекратился, и на трибуну вышла мать Мэйбел, неизменно вдохновлявшая демонстрантов пламенными речами и своей яркой красотой. Урожденная Вирджиния Ньювел, она была прямой наследницей знаменитого клана Ньювелов, одной из старейших нью-йоркских семей. Но в двадцать лет она отказалась от всего, чтобы бежать с отцом Мэйбел, Дэниэлом Роузом, скандальным еврейским журналистом и социалистом. Семья лишила ее всего наследства вплоть до последнего цента. Но ньювеловский шик остался. Ее прозвали «Бунтаркой светских альманахов», и отчасти она прославилась именно своим скандальным бегством, а не общественной работой. Вот почему они смогли переехать в Беннингтон: никто не мог отказать девушке из семьи Ньювелов, даже отвергнутой.

Мэйбел очень тяжело жилось в маминой тени. О ней никто в газетах не писал. И будто чтобы было еще досаднее, Мэйбел выросла похожей на отца: круглое лицо, крупный нос, темно-карие глаза и каштановые кудри. «Ты, наверное, в папу», – мог ляпнуть кто-нибудь, и вслед за этим следовала смущенная пауза. Но когда мама улыбалась и сжимала ее в объятиях, приговаривая: «Дорогая моя отважная девочка!», – сердце Мэйбел таяло. И когда ее мама добивалась очередного справедливого разрешения какого-либо дела, Мэйбел держалась рядом, изображая из себя ответственную дочку, словно пыталась показать, какой нужной она может быть. Ответственных и нужных людей все любят, разве не так?

Единственным человеком, без трепета относившимся к ее знаменитой матери, была Эви. Кроме того, она совершенно уморительным образом ее передразнивала: «Мэйбел, дорогу-у-уша, как ты можешь жаловаться, что не ужинала, если народные массы и вдоха сделать нормально не могут?», «Мэйбел, дорогу-у-уша, какое платье было бы к лицу спасительнице бедняков из Ист-Сайда?». И хотя Мэйбел изредка испытывала желание одернуть Эви и заступиться за мать, она признавалась самой себе, что именно поэтому подруга ей и нравится. Что бы ни было, Эви всегда оставалась на ее стороне.

– Ты – вот настоящая звезда семьи Роуз, – повторяла Эви. – Настанет день, и все узнают твое имя.

Мэйбел только оставалось надеяться, что своим энтузиазмом Эви сможет заразить Джерихо.

Джерихо. Она думала о нем непозволительно часто. Ох уж все эти романтические бредни! Она всегда была такой здравомыслящей, но как только дело дошло до этого парня – вся серьезность слетела как мишура, и она уже готова была поверить в любые девичьи сказки. Джерихо был таким милым, серьезным и трудолюбивым – не то что уличные ковбои вроде Сэма Лойда. Весь этот флирт и напускная любезность для наивных девочек, готовых попасться на любую наживку. Нет. Чувства Джерихо дорогого стоили. Это был настоящий вызов. Если ты можешь влюбить в себя такого парня, как Джерихо, разве это не доказывает, какая ты замечательная девушка?

Раздумывая об этом, Мэйбел шла по Юнион-сквер, раздавая прохожим экземпляры газеты «Пролетариат». Она помахала ребятам, воздвигающим помост для организации «Индустриальные рабочие мира», но те ее проигнорировали, и она уныло поплелась дальше, чувствуя себя потерянной в огромной толпе. Если она провалится сквозь землю, хоть кто-нибудь заметит ее отсутствие?

– Кто ваши лидеры? – взывала с помоста мать Мэйбел.

– Мы сами себе лидеры! – взревела толпа.

Мэйбел почувствовала, что кто-то тронул ее за руку. Оглянувшись, она увидела молодую женщину с ребенком на руках в сопровождении пожилой дамы.

Молодая женщина обратилась к ней на ломаном английском:

– Вы – дочь великой миссис Роуз?

Вообще-то у меня есть имя. Мэйбел. Мэйбел Роуз.

– Да, – раздраженно ответила она.

– Пожалуйста, нам нужна ваша помощь. Они забрали мою сестру прямо с фабрики.

– Кто?

Женщина перебросилась со своей спутницей парой фраз на итальянском и повернулась к Мэйбел.

– Люди, – ответила она.

– Какие люди? Полиция?

Женщина оглянулась по сторонам, чтобы убедиться в том, что их никто не подслушивает, и потом тихо прошептала:

– Люди, которые двигались, как тени.

Мэйбел не поняла, что странная женщина хотела этим сказать. Возможно, дело было в каком-нибудь языковом нюансе, который ей не удалось точно перевести.

– Зачем кому-то похищать вашу сестру? Она организовала что-то на фабрике?

Женщина снова повернулась к своей спутнице.

– Она… profeta [46] . – Женщина задумалась, стараясь правильно подобрать слова. – Сестра может разговаривать с… мертвыми. Она сказала, что они идут.