14 декабря на глазах у изумленных австрийцев армейский понтонный мост через Саву прогибался и раскачивался от солдатских толп, в панике бегущих на боснийский берег под пулями ликующих сербов. Верховное командование Сербии заявило в тот день: «Враг разбит, рассеян, побежден и изгнан с нашей земли раз и навсегда».

16 декабря горстка австрийских пехотинцев сгрудилась у газеты двухнедельной давности, которая наконец дошла до них из Вены. Досадливо хмыкая, они читали о героическом взятии австрийской армией сербской столицы. На самом же деле к этому времени австрийцы уже снова покинули город и массово отступали {1068} . В тот же день, 16 декабря, сербы победно шагали по разоренным безлюдным улицам Белграда. Генерал Живоин Мишич, руководивший контрнаступлением, в одночасье стал героем страны. «За исключением пленных, на сербской земле больше нет австрийских солдат», – телеграфировал он с гордостью.

Алекс Паллавичини описывал 17 декабря бегство австрийцев к мостам через Дунай и Саву: «После этого наше негодование и недоверие к верхам оправдано, потому что сложно представить себе худшее руководство, чем наши командиры и управление снабжением. В Валево пришлось сжечь 40 000 пар сапог, поскольку не нашлось того, кто смог бы их выдать. Нашим войскам пришлось в буквальном смысле маршировать почти босиком» {1069} . Поражение Потиорека принесло сербам 130 трофейных орудий и 40 000 пленных, включая 270 офицеров. Пехотный полк доктора Иоганна Бахманна рассыпался во время декабрьского отступления. Доктору пришлось бросить самых тяжелых раненых, поскольку перевозить их было не на чем {1070} . Когда они наконец перебрались через Саву, доктора комиссовали и отправили в долгий отпуск. Вернувшись домой, он проспал целые сутки. После этого, однако, его не одну неделю мучила бессонница – преследовали кошмары о Сербии.

Как покажут дальнейшие события, поражение армии Габсбургов не было необратимым, а сербские ресурсы, наоборот, оказались исчерпаны до дна. Однако удар по реноме империи Франца Иосифа ее ненавистная и презираемая маленькая соседка нанесла жестокий. Конрад Гетцендорф признал необходимость на остаток зимы переключить Южный фронт на оборону. Однако и здесь он допустил очередной стратегический просчет: войска, зарывшиеся в мерзлую землю и стоящие по берегам рек, отделяющих их от сербов, были слишком слабы для наступления, но чересчур сильны для отражения атаки противника. Действия Конрада в первых кампаниях против презираемых им врагов-славян обернулись такими же катастрофами, как и действия против России. Если австрийские власти назвали вторжение в Сербию Strafexpedition – «карательной экспедицией», то в устах язвительных сербов оно превратилось в bestrafte expedition – «наказанную экспедицию». Сочиненная ими победная песня начиналась словами: «Едет император Николай на вороном коне, едет император Франц Иосиф на осле».

Общим страданиям победителей и побежденных, солдат и гражданских не видно было конца. Если австрийцы вели себя как варвары во время вторжения в Сербию в 1914 году, то их враг платил несчастным, взятым в плен, той же монетой. Живя впроголодь, своих будущих захватчиков сербы кормили еще хуже. Правительство разрешало любому гражданину нанимать австрийца в батраки за гроши, но пленные были только рады, потому что наниматели кормили их сытнее, чем лагерные власти. Тем не менее многих косили болезни: к концу 1914 года погиб от тифа каждый пятый из 60 000 австрийских пленных, и число это будет расти. На исходе года Австро-Венгрия заплатила за свое посягательство на Сербию 273 804 ранеными и убитыми из 450 000 отправленных на войну. Вена была вынуждена запоздало признать некомпетентность большей части своего верховного командования, уволив четырех из шести командующих армиями, включая и Оскара Потиорека.

Однако и сербы не имели особого повода для праздника. Молодой серб, ослепший в бою, пел: «Мне горько не видеть теперь ни солнца, ни зеленых полей, ни цветущих слив» {1071} . Долина Савы к западу от Белграда была разорена. Многие городки и села брошены, улицы поросли травой. Беженцы, потихоньку возвращавшиеся на запад вместе с армией, в ужасе смотрели на разрушенные дома. Белград превратился в город нищих, калек и сирот. Немногочисленные дороги были разбиты перемещавшимися по ним войсками. С внешним миром Сербию связывала единственная железнодорожная ветка до Салоников, по которой (с незначительной помощью от нейтральной Греции) черепашьей скоростью поступало снабжение. Тиф-сыпняк, дизентерия и холера поражали целые районы, а раненым на поле боя сильно везло, если удавалось избежать гангрены.

В Британии стало престижным помогать Сербии: леди Уимборн, леди Паджет и сэр Томас Липтон были лишь самыми выдающимися из тех, кто отправился добровольцами в сербские медицинские части вместе с графиней Трубецкой, супругой нового российского посланника. Однако для страны настолько бедной и географически изолированной, пусть одержавшей временную победу, но опустошенной и обескровленной, сделать они могли до обидного мало. Сербия уже потеряла 163 557 человек, из них 69 022 погибшими. А за последующие годы ей придется пережить еще худшие невзгоды, которые не скрасить будущим победам. В конечном итоге война унесет 62,5 % мужского населения Сербии в возрасте от 15 до 55 лет, и вся страна будет разорена.

Лейтенант сербской армии Джордже Станоевич допытывался с пьяной настойчивостью у американского корреспондента Джона Рида: «Что там делают эти французы с англичанами? Почему они не могут побить немцев? Им бы парочку сербов – показать, как воюют по-настоящему. Мы, сербы, знаем: главное – готовность умереть, и вскоре война закончится!» {1072} . Его убеждение разделяли и другие, в том числе некоторые главнокомандующие – с катастрофическими последствиями для европейской молодежи.

В Европу пришла зима. Гертруда Шадла, глядя на холодный дождь, поливающий ее родной Верден (близ Бремена), думала о немецких солдатах на фронте, «которым кроме непогоды грозит смертельная опасность» {1073} . Беспокоилась она не без оснований. По всему Западному фронту от Швейцарии до моря стоял неистребимый смрад от непогребенных тел, экскрементов и 7 миллионов комплектов насквозь промокшей формы и сапог, не менявшихся неделями. На фронте протяженностью 800 км кому-то доставались поросшие соснами опасные горные склоны Вогезов, а кто-то укрывался за брустверами вдоль Изерского канала, где невозможно было рыть траншеи. По окончании Первой битвы при Ипре французы удерживали 700 км фронта, бельгийцы – 25, и британцы – 33 (тот максимум, на который хватало тогда их скромной численности). В феврале 1918 года британские рубежи растянутся на 177 км.