Я вызвал к себе командиров отрядов. Ординарцы прыснули по коридорам. Штаб мой временно разместился на четвертом этаже – в кабинете главного хранителя трофеев каменской рати. Он мало пострадал во время боя, и из затененных углов на меня мрачно глядели прекрасно выделанные чучела убитых чудовищ: малого дракона (старшие собратья сюда бы не влезли), ехидны, василиска и чхарура. Именно их живые сородичи больше всего выиграли от штурма Блямбы, чем бы он ни кончился.

Вдоль стен стояли стеллажи и стеклянные витрины с черепами, шкурами, кожей, когтями, клыками и хвостами всевозможной нечисти. С кем только не приходилось сталкиваться бойцам Гильдии за долгие века ее служения человечеству! Интересно, нет ли у чудовищ похожего музея с боевыми трофеями и высушенными головами и-чу?

Я с волнением ждал появления моих командиров, боялся, что кого-то недосчитаюсь. Один за другим они возникали в дверном проеме – перепачканные в штукатурке, забинтованные, пахнущие порохом и потом, с пятнами чужой крови на одежде.

Живы были все, кроме Кирилла Корина. Правда, у Пет-руся Голынко рука на перевязи, у Ефима Копелева бок забинтован, расплылось красное пятно. Я глядел на них, соображая, смогут ли командовать дальше, но так и не решился заговорить о лазарете. Пока есть силы тянуть лямку – пусть тянут.

Большинство офицеров были старше меня по годам, а некоторые – и по званию. Почему они безоговорочно приняли мое командование? До сих пор не пойму. Быть может, оказались не готовы к столь крутому повороту событий? Или нарушить субординацию не посмели да и выбрать меж собой не смогли? Я же – человек со стороны… Все вышло само собой: кто смел, тот и съел. А затем поздно было что-то менять.

– Выдохлись мы – слепому видно. Зазря людей теряем, – произнес я, когда пятерка расселась на стульях вокруг меня. – Что скажете, отцы-командиры?

– Мы их, конечно, всяко дожмем… – медленно заговорил Иван Раков – давний отцов ученик, помощник и друг. В деле мы с ним были впервые шестнадцать лет назад – истребляли голубое облако, плодившее в Кедрине бешеных собак. – Только и-чу жалко. Сердце болит. – Потер грудь, и сразу стало видно: действительно болит. – Своих режем. Неужто без крови никак? Правую руку бы отдал… – Замолк, опустил голову.

– Я пытался убить Воеводу – в надежде, что тогда они сдадутся. Не вышло, – сказал я, не дождавшись ничьих предложений. – И на переговоры Назар не идет.

– Гордыня великая – вот корень зла. Мы для Назара – жалкие выскочки, – подал голос Петрусь Голынко, самый старший из нас.

Ему было под пятьдесят. До начала событий он учил рукопашному бою кадетов губернской школы и-чу, которые в большинстве своем встали на сторону Воеводы и почти все полегли. Коренаст был Петрусь, широкоплеч, имел кирпичного прокала кожу, небесной голубизны глаза и белесые, словно выгоревшие на южном палящем солнце, ресницы и брови.

– У нас хватит взрывчатки, чтобы заминировать Блямбу. Мы потихоньку уйдем, оставив заслоны, которые будут шуметь, сколько надо. Потом дадим сигнал «Бегом марш!» – и через три минуты все взлетит на воздух, – предложил Анвар Саматов, командир сводного каменского отряда. Его родители пришли в Сибирь лет двадцать назад, спустившись с Памира. Сделав головокружительную карьеру в каменской рати, последний год Анвар командовал летучим отрядом. Подчинялся непосредственно Воеводе и, накопив множество обид, не так давно насмерть разругался с ним – сказалась горячая восточная кровь. И теперь он был с нами.

Замолчал Саматов. Стало тихо – будто у всех язык отнялся. Я откашлялся, прежде чем заговорить, – в горле пересохло. Да и слова я старался подобрать помягче, чтоб отличного бойца не обидеть. Хотя разве такого обидишь? Анвар на всю рать прославился своей жестокостью. Наверное, получает удовольствие, мучая чудовищ. А что будет, если в его власти окажутся люди?..

Анвар вынул из нагрудного кармана фигурную расческу, вырезанную из ключицы вервольфа, и как ни в чем не бывало принялся расчесывать спутанные черные кудри. Был он красив как черт и не одному десятку здешних красавиц вскружил голову, не одну семью разрушил – походя, быть может, даже сам того не заметив.

– Не пойдет, – сказал я наконец. Выронил тяжко, будто камень – в бездонный омут. Замолк: приготовленные было слова вдруг показались неуклюжими и жалкими, недостойными командира. Потом все ж таки добавил: – Своих взрывать не станем. К тому же Блямба – символ Гильдии в глазах мирян. Не пристало нам самим себя хоронить.

Анвар картинно развел руками – дескать, мое дело предложить, а там хоть трава не расти. Зато остальные вздохнули с облегчением. Однако он предложением своим поменял ход разговора, и мы перешли к выработке тактики.

– Надо прорваться на крышу и, пройдя через чердак, ударить им в тыл… – Мне не давала покоя моя старая задумка.

– Понял тебя, командир, – сказал Иван Раков, почему-то приняв мои слова на свой счет.

Он вскочил на ноги, придерживая ножны, чтобы не задеть какой-нибудь экспонат, приложил ладонь к пилотке и хотел было рвануть из кабинета.

– Не спеши в Лепеши, в Сандырях сночуешь, – остановил я его. – Думаю вслух, а ты уж ноги – в руки… Как только начнешь прорыв, Воеводе сразу все станет ясно. Перебросит резервы, отсечет авангард, окружит там, наверху, и устроит тебе мясорубку. Попасть на крышу надо незаметно. С планером не вышло. Парашютистов разнесет – ветер больно силен, да и пощелкают их снайперы. Опять же внезапности никакой…