– Знаю! Вот и ответил я, что мы с вами два сапога пара. Однако же кто может отказать в просьбе Авдотье Яковлевне? Обещал непременно вас привести.

– Обещали? – Некрасов готов был обратиться в бегство.

– Обещал! – Белинский добродушно посмеивался. – А стоит ли откладывать? Может быть, сегодня и пойдем? Умница Авдотья Яковлевна – вы и не заметите – полонит вас и околдует. А боитесь к Панаевым идти – извольте рассказывать, как поживает Тихон Тросников.

Никто, кроме Белинского, не знал о романе «Жизнь и похождения Тихона Тросникова», над которым работал Некрасов.

– Новое есть? – спросил Белинский.

– Как сказать… – отвечал Некрасов. – Вчера вроде бы окончил главу, сегодня посмотрел – только зря, оказывается, бумагу измарал.

– Быть роману, коли не обленитесь, – откликнулся Белинский. – Куда же теперь я-то, однако, хватил! Вы – и лень! Несовместно! – Никто, кроме Белинского, не знал, как умеет трудиться этот человек.

Прошло всего три года с тех пор, как вышли в свет «Мечты и звуки». От столкновений с жестокой действительностью давно поблекли у Некрасова романтические мечты. Только от мысли о литературном поприще и в то время не отказался упрямец неудачник. Теперь его рассказы, повести и рецензии занимают заметное место в «Литературной газете» и в «Отечественных записках». Друг и единомышленник Белинского разит всю продажную квасно-патриотическую словесность. Вместе с Белинским молодой критик заявляет: «Теперь уже публика, воспитанная на произведениях Гоголя, очень скоро и верно умеет отличить хорошее от дурного».

Гоголь! Если присмотреться, в рассказах и повестях Николая Некрасова появляются персонажи, навеянные образами Гоголя. От петербургских повестей Гоголя родился и замысел романа о Тихоне Тросникове. «Мертвые души» стали напутственной книгой молодому писателю.

А стихи? Стих низведен теперь до бойких водевильных куплетов. Стих служит для злых пародий, которыми охотно уснащает Некрасов критические статьи. Да еще в роман введены поэтические опыты Тросникова – одна из многих черт в характеристике героя.

Роман должен охватить повседневную петербургскую жизнь, отразить ее противоречия, – словом, стать социальным в самом широком смысле слова.

Записки, которые стал вести в Петербурге Тихон Тросников, как нельзя лучше отразили впечатления провинциала.

«Петербург – город великолепный и обширный. Как полюбил я тебя, когда в первый раз увидел твои огромные дома, в которых, казалось мне, могло жить только счастье…»

Прошло время. В записках Тросникова появились новые страницы,

«Я узнал, что у великолепных и огромных домов есть чердаки и подвалы, где воздух сыр и вреден, где душно и темно и где на голых досках, на полусгнившей соломе и грязи, в стуже и голоде влачатся нищета, несчастья и преступления. Узнал, что есть несчастливцы, которым нет места даже на чердаках и в подвалах, потому что есть счастливцы, которым тесны целые дома…»

Многое случилось в Петербурге и с самим Тросниковым. Труден оказался путь бедняка разночинца в блистательной столице. Всюду побывал вместе с героем автор романа: и в столичной бильярдной, и в танцклассе, и в трущобах; заглянул и на извощичий двор и к пришлым в столицу рабочим. На извощичьем дворе услышал рассказ извощика:

– Придешь домой без выручки, хозяин костить примется: пьяница, вор, такой-сякой, и карманы обыщет, и сапоги снимет, а иной раз драться лезет…

Не легче достается от подрядчиков пришлым рабочим.

– Спорить, что ль, с ним станешь? – жалуется крестьянин, пришедший в Петербург на заработки. – Заспоришь, так, пожалуй, и ни с чем отпустит. Вон у нас молодцы из другой артели пришли было к подрядчику, да как гаркнут всей гурьбой: «Не хотим-ста такого дувану, давай настоящий!» Так поди ты, что вышло: «А! Вы, говорит, бунтовать?» Да и послал за фатальным.

А квартальному принадлежит, как господу богу, высшая власть.

В романе, автор которого хотел представить жизнь во всей полноте, появлялись новые сюжетные линии, новые персонажи. Росли черновики…

Между тем Тихон Тросников вступил в журнальный и околожурнальный мир. Новые картины развертывал автор романа.

«Каждый, почти каждый русский журнал той эпохи, – писал Некрасов, – можно было сравнить с лавочкой толкучего рынка, где развешены разные приманки и безотходно стоит ловкий парень с широким горлом, зазывающий покупателей…»

Появилась в романе и портретная галерея хозяев этих лавчонок. Редактор-скоморох, надевший шутовской колпак, зазывает к себе подписчиков:

– Почтеннейшая публика! Наука – вздор, философия – сказка!..

Будущий читатель романа без труда вспомнит все, что писал в «Библиотеке для чтения» барон Брамбеус, он же профессор Сенковский.

Тихону Тросникову, проникшему в закулисные тайны петербургских редакций, привелось столкнуться и с теми литературными особами, которые в печатных обращениях друг к другу давно освоили почетное звание любимцев публики и титул почтеннейших. «Почтеннейший», гневно обличенный Тросниковым, не погнушался самолично явиться к мелкой сошке. Посетитель был среднего роста, имел красноватую физиономию, вечно гноящиеся серые глаза без ресниц; губы его были отвислые и мокрые, как у легавой собаки.