Старший из братьев шел к своей цели, ощущая за спиной дыхание и взгляд собаки, последнего живого существа в мире ледяного безмолвия.

Внезапно впереди выросла огромная фигура Индры.

— Боги приветствуют тебя, Юдхиштхира, — промолвил Индра торжественно. — Следуй за мной на небо.

— Я пойду за тобой, если ты разрешишь идти и ей, — сказал последний из Пандавов, показывая на собаку.

Индра молчал несколько мгновений, словно бы онемев от этих дерзких слов, но затем проговорил:

— Это невозможно. Собаке нет места на небе.

— Тогда и я останусь здесь. Не могу же я покинуть последнего моего друга.

— Как! — загрохотал Индра. — Ты отказываешься идти на небо из–за какой–то собаки?!

— Эта собака проделала с нами весь путь. Она была свидетельницей смерти моих братьев и Драупади. Я видел на ее шерсти замерзшие слезы. Извини меня, Индра, но я останусь вместе с нею.

С этими словами Юдхиштхира повернулся словно бы для того, чтобы взять собаку на руки, но вместо нее стоял Яма.

— Иди, Юдхиштхира, своим путем справедливости, — сказал Индра. — Ты выдержал испытание. Тебя поджидают боги, гандхарвы, апсары в блистающих одеждах, туры — люди, витязи, отрешенные от гнева. Иди, Юдхиштхира!

На этом завершился земной путь героев. Но не действие «Махабхараты». На небе Юдхиштхира не нашел своих братьев и узнал, что за прегрешение им назначен ад. Тогда благородный Юдхиштхира отказывается от райских наслаждений и просит отвести его к месту мук. У врат ада мрак преисподней рассеивается светом души Юдхиштхиры. Братья соединяются для вечного блаженства.

НАЛЬ И ДАМАЯНТИ

Подсчитано, что «Махабхарата» больше чем наполовину состоит из «вставных» рассказов, основное содержание которых — война Пандавов и Кауравов. Строй «Махабхараты», подобно боевому порядку закованных в медь воинов, время от времени раздвигался, чтобы пропустить в свои ряды сравнительно небольшие по размеру и легкие в чтении рассказы о мудрецах и героях. Каждое из «поколений» великого эпоса имело свою творческую, и подчас более древнюю, чем он сам, историю. Так, нишадец Нала (Наль), ставший героем одной из «вставных» новелл, был известен уже «Шапатхабрахмане» — сказанию еще более раннему, чем «Махабхарата». Следы легенды о Нале и Дамаянти сохранились и в «Рамаяне», также предшествовавшей «Махабхарате»: героиня «Рамаяны» Сита говорит, что она «предана своему супругу, какДамаянти — нишадцу». О глубокой древности «Сказания о Нале» свидетельствует и то, что в нем присутствуют ранние ведийские боги: Индра, Агни, Варуна, а также демон, имя которого, Кали, лишь много позднее было закреплено за кровожадной богиней смерти, супругой неведомого ранее Шивы.

Подобный процесс вхождения древних разрозненных сказаний в мифологическую систему — обычное явление. Известно, например, что в Ветхий Завет введены мифы Вавилона и Угарита, а гомеровские поэмы содержат явные вставки из более ранних произведений, авторами которых названы Орфей, Лин и другие. Но чем обусловлен выбор составителей индийского эпоса, включение ими той или иной фабулы более раннего происхождения? Применительно к «Сказанию о Нале» — скорее всего, сюжетной близостью.

Ведь в «Сказании…» присутствуют те же сюжетные ходы, что и в «Махабхарате», — «Сваямвара», «Состязание за невесту», «Игра в кости», «Утрата царства», «Уход супругов в лес», «Вынужденная разлука»; да и «Сказание о Нале» вводится в «Махабхарату» как рассказ отшельника, утешающего Юдхиштхиру, жалующегося на свою горькую судьбу. Можно даже предположить, что общая цель такого рода самостоятельных эпизодов — замедлить темп эпического повествования, дать читателю оторваться на некоторое время от главных героев, чтобы вернуться к ним с прежней непосредственностью восприятия. Действие благодаря новелле замедляется, но одновременно приобретает большую объемность и глубину.

Имя «Нала» (Наль) носит не только герой «Махабхараты», но и персонаж «Рамаяны» — могучий и мудрый архитектор–обезьяна. В самом этом имени гибкость и изменчивость — качества, без которых трудно было выжить в бурные эпохи создания эпосов. Нала претерпевает различные метаморфозы, меняет облик, но при этом всегда сохраняет свою сокровенную суть. В этом смысле Налю ближе всего древнегреческий герой Одиссей, а Дамаянти — супруга Одиссея Пенелопа, как воплощение верности и самопожертвования. И кажется, что именно это сходство обеспечило «Сказанию о Нале» завидную популярность сначала в Западной Европе, а затем и в России. Первое стихотворное переложение этой легенды (1819) принадлежит перу немецкого поэта–романтика Риккерта; именно это произведение двадцать лет спустя стало главным литературным источником для В. А. Жуковского при создании поэмы «Наль и Дамаянти».

Некогда в Нишадхе, одном из царств Древней Индии, правил юный царь Наль. Не было прекраснее и отважнее его среди мужей. Твердой рукой вел он боевую колесницу, не уступая в этом благородном искусстве самому Солнцу, опоясывающему все небо на сверкающей золотом повозке. За сто шагов он сбивал не дающей промаха стрелой орех. Был воспитан в глубочайшем почтении к богам и в верности отеческим законам. Никогда не нарушал данного слова, поэтому и друзья и враги называли его Беспорочным. Молва о мудрости и благородстве Наля разнеслась по всему свету, а его удачливость вошла в поговорку.

Однажды после охоты отдыхал Наль на берегу светлого горного озера. Вместе с ним был его колесничий Варшнея, много видевший на своем веку и обладавший редким даром рассказчика. На этот раз речь шла о Видарбхе, которой правил могучий царь Бхима по кличке «Страх для врагов», о его прекрасной столице Кундине, о храбрых его сыновьях и дочери Дамаянти, краше которой нет на всей земле. Дойдя до этого места в своем рассказе, колесничий отыскал такие краски и слова, что Наль слушал как зачарованный.