— Это муляжи.

— Я так и понял.

— Но настоящие у меня тоже есть. И лицензии, все как положено. Я член стрелкового клуба. Есть где убить время, и чем.

Чарли и Томми дружно кивают. Хорн вдруг опасливо озирается, будто хочет убедиться, что их никто не подслушивает.

— Хотите взглянуть?

Хорн встает, нащупывая в кармане ключи. Чарли с Томми переглядываются. Потом, как по команде, поднимаются и устремляются следом за Хорном в глубь дома. Он оглядывается, на ходу посвящая их в правила хранения оружия.

— Хранить их полагается в особом шкафчике. Два замка, обязательно, и чтобы разные ключи. Внутри специальная секция для патронов, тоже запирается, это уже третий ключ. Плюс четыре наружных запора. Видите? Вот тут я их и держу. Моих защитничков!

Он, наклонившись, открывает шкафчик. Лицо у Хорна становится мечтательным, будто он видит что-то сказочное.

— Это замечательный спорт, стрельба. Ничего общего со всяким мордобоем и разбоем. Тишина. Тишина перед тем, как ты выстрелишь, вот что завораживает. Только ты, твое ружье, мишень с разметкой очков, и полное спокойствие и в тебе, и вокруг тебя.

Он вытаскивает один из пистолетов и внимательно его рассматривает.

— А потом: БА-БАХ!

Он хохочет. Чарли замечает в глазах Томми такой азарт, какого не видел у него еще никогда.

— Понимаете, это своего рода медитация. Переход от тишины к грохоту в восемьдесят децибел. От неподвижности к содроганию всего тела при отдаче от выстрела, а это весьма ощутимая штука, да. От безмятежного спокойствия к разрушению. Целая гамма контрастов.

— А это не опасно? — спрашивает Чарли.

— Не оружие опасно, — говорит Хорн, убирая револьвер в шкаф, — а люди. Вот пистолет "Берна-делли", двадцать второй калибр. Колоссальная убойная сила. А вот "Забала", дробовик. Один из самых моих любимых. Его вообще многие ценят. Не такой уж и страшный, каким кажется, но для психологического давления самое то. "Калашников", калибр семь и шестьдесят две сотых, полуавтомат. Отличная штука. А вот классический пистолет "Беретта", девять миллиметров. Тоже очень неплохое оружие. Не пистолет, а сказка.

— А можно мне…

Томми протягивает руку к футляру с пистолетом, но Хорн спешно его захлопывает.

— Простите. Не имею права. У нас очень строгие правила. Хотите еще печенья?

Томми обиженно кивает. Они возвращаются в гостиную.

— У вас сегодня выходной? — любезно интересуется Чарли, хватая имбирное печенье.

— Нет, вечерняя смена, — говорит Хорн, посмотрев на часы.

— Мы вас не задерживаем? — тревожится Чарли.

— У меня есть еще двадцать минут. Как вам тут у нас? Вам и вашей жене? Понемногу обживаетесь?

Они снова усаживаются за стол, и только сейчас Хорн наконец позволяет себе расслабиться. Он широко улыбается, не столько гостеприимно, сколько облегченно. Рад, что сегодняшние визитеры оказались не грабителями.

— Ничего, если я закурю? — спрашивает Чарли.

— Я астматик.

— Понял. Извините. Да, тут очень приятно. Единственное, о чем жалею, что мы не переехали лет на пять раньше.

— Подальше от Дыма [89] ?

— Ну да. От Фулемского шоссе.

— Не может быть! И далеко от вас Манстер-роуд?

— Примерно в полумиле.

— Я же там вырос, — говорит Хорн.

— Так, значит, мы с вами братья-беженцы, можно сказать, из одного района.

Обоим сразу кажется, что знакомы они давным-давно, хотя Питер Хорн уехал из Фулема тридцать лет назад, в ту пору ему было пятнадцать. Но он до сих пор хорошо помнит все магазины, все переулки и тупички, все местные достопримечательности, упомянутые Чарли. У его отца на рынке в Норт-Энд-роуд был ларек с разными пустячками и украшениями. Хорн припоминает, как он разговаривал с продавцами, на их секретном жаргоне, выговаривая слова задом наперед.

— Он у меня был настоящий кокни, чистой воды, — гордо сообщает Хорн, сам он говорит гладенько, ни малейшего намека на шик и лихость лондонского просторечья.

Они наперебой начинают поносить Лондон и радоваться тому, что уехали. Не город, а сплошное наказание. Слишком большой, слишком грязный, слишком дорогой, слишком много народу… Томми не удается вставить хотя бы словечко.

Питер разведен. Жена ушла от него пять лет назад. Детей не видел с восемьдесят второго года, сейчас живет один. Жена у него в Мелтон-Маубрей. У него есть несколько приятельниц, но ничего серьезного, о чем стоило бы говорить.