Лоррейн хохочет:

— Ах ты, маленький мерзавец.

— Роберт, почисть брюссельскую капусту, хорошо?

Роберт берет нож, встает рядом с Лоррейн и начинает отсекать мелкие кочешки. Морин, пригнувшись, смотрит сквозь сервировочное окошко на сидящих в гостиной Чарли и Томми, они что-то увлеченно обсуждают.

— Ты не сказал отцу, откуда у тебя взялись деньги на мотоцикл?

— He-а. По-моему, он думает, что я их украл.

— Пусть думает что угодно, лишь бы не думал о том, о чем ему не нужно думать.

— О чем это ты, Мо? — спрашивает Лоррейн. Ее бок слегка касается бедра Роберта.

— Чарли не нравится, что я даю Роберту деньги. Он говорит, что Роберт должен научиться стоять на собственных ногах.

— Значит, это ты оплатила мотоцикл?

— Частично. Мы договорились, что к каждому заработанному им фунту я прибавляю еще один. Так что ему пришлось здорово потрудиться, чтобы получить этот мотоцикл.

— Да, вкалывал по-черному, — жалуется Роберт. — На двух работах. Охранником и грузчиком. Но попробуй ему об этом скажи. Папа уверен, что я непрошибаемый лодырь.

— Не представляю тебя в роли охранника, Роб, — говорит Лоррейн.

— Эта работенка как раз мне нравится. Клевая форма, и вообще. Люди смотрят на тебя, слушают, что ты скажешь. Нормально. Гораздо приятней, чем таскать разные тяжести.

— А почему ты не расскажешь об этом своему папе?

— Он хочет, чтобы я стал нейрохирургом. Или, на худой конец, терапевтом. У одного его сослуживца сын выучился на врача. Вот папе и обидно, что я так его подвел.

Картошка и пастернак уже тушатся. Неотвратимо приближается момент, когда микроволны доведут до кондиции индюшку. Морин очень смущает отсутствие запаха, аромата поджаристой корочки; видимо, плотно прилегающая дверца не пропускает запахов. Слышится все то же мягкое равномерное гудение, но Морин оно кажется зловещим. А вот запах картошки и пастернака из духовки становится все ощутимей. Горошек и капуста уже в кастрюльках, осталось только поставить на конфорку, Роберт швыряет в кастрюлю последние кочешки. Морин смотрит на часы, стоящие на холодильнике, потом на таймер микроволновки. Вроде бы все идет по плану. Роберт замечает тревогу на ее лице.

— Мам, не переживай. Все будет нормально.

— Да-да. Успокойся, Мо, — говорит Лоррейн. — Давай-ка я разложу хлопушки [57] .

Морин наливает себе второй бокал "Шерри-бренди". Вообще-то она не хотела смешивать его с триптофаном, который она регулярно принимает, все-таки транквилизатор. Но сегодня Рождество, сегодня все можно. Да, нервы у нее что-то здорово расшалились. Ей не верится, что индюшка получится нормальной, потому что в глубине души она не верит, что муж сделал все как надо. Именно поэтому ей потребовался второй бокал. Заодно можно и покурить, она так редко себе это позволяет. К духоте и жару прибавляется дым от ее сигареты. На Морин вдруг накатывает жуткая усталость.

Проходит еще двадцать минут, прежде чем Морин, собравшись с силами, раздвигает пестрые пластиковые полоски, заменяющие кухонную дверь, и оперным речитативом объявляет:

— Все к столу!

Уже расставлены мисочки с горячими, дымящимися овощами: брюссельская капуста, морковка, горошек, пастернак, картошка. Чарли садится во главе стола, стул Морин стоит с другой стороны, напротив. Томми усаживается рядом с Лоррейн и начинает оглаживать ее ляжку широкими размеренными движениями. Его физиономия, багровая от выпивки и возбуждения, багровеет еще больше от нагрянувшей эрекции. Чарли от волнения роняет свою рождественскую хлопушку, так как уверен, что скоро Том доберется до трусиков Лоррейн и начнет ее щупать. Чарли чувствует ощутимый укол зависти. Чтобы как-то отвлечься, он встает, решив помочь Морин. Лоррейн расстегнула три верхние пуговки, так что стала видна ложбинка между грудей, соблазнительно поблескивающая… Роберт сидит напротив Томми и Лоррейн, потягивая виски "Карлинг блэк лейбл". Глаза его устремлены на ложбинку Лоррейн. Все ждут главное блюдо, индюшку.

Чарли бредет на кухню. Там Морин с каменным лицом смотрит на извлеченную птицу. От нее поднимается пар, кожица слегка потемневшая, но не поджаристая. Однако выглядит индюшка нормально, только аромата почти не чувствуется и он не такой уж соблазнительный.

— Я же сказал, что ты зря нервничаешь, — говорит Чарли, обнимая жену за талию. Ему хочется, чтобы она простила его за тот эпизод с телефоном.

— Надеюсь, что ты прав, — отвечает Морин, голос ее дрожит.

Она с каким-то отчаяньем вонзает в индюшечий бок большую вилку для разделки. Чарли вздрагивает.

Из бока течет сок. Он прозрачный, и у Морин отлегает от сердца. Она кивком велит Чарли нести ее на стол, а сама ставит на сервировочный передвижной столик стопку нагретых тарелок. Это ее лучший сервиз "Авалон" [58] , расписанный крупными оранжевыми и желтыми цветами.

Чарли торжественно вносит в столовую блюдо с огромной, но несколько анемичной индюшкой. Он ставит блюдо в самую середку. Приходит Морин, несколько взбудораженная, но на губах ее счастливая улыбка. Оказывается, смешивать алкоголь с транквилизаторами очень даже хорошо, что бы там ни говорили врачи.

— Потрясающе. Всего за двадцать минут, — говорит Чарли.

— Какая, ты сказал, м-модель? — слегка запинаясь, спрашивает Томми. Они с Чарли успели уже хорошенько промочить горло.

— "Креда" сорок — сто тридцать один.

— Т-тебе надо б-было посмотреть японские. Д-да, японские.

Груди Лоррейн вот-вот сорвут петлю с четвертой пуговки. У Роберта слегка отвисает челюсть.

Чарли кивает, пытаясь взять себя в руки.

— "Мицубиси". Они с автоматической системой регулирования, — объясняет Томми.