Он уже понял, что связан по рукам и ногам широкой липкой лентой, какой были перевиты ковры. Он и лежал среди ковров, правый локоть чувствовал холодное прикосновение пластиковой пленки (значит, с него содрали гидрокостюм, еще бы: тот хоть немного защищал от ударов). По механическим шумам, иным, чем шумовой прибой в голове, Леон определил, что находится внизу, где-то над машинным отделением.

Время от времени вверху возникали и приближались неровные шаги (винтовой трап); к нему подходили, внимательно его рассматривали; тогда он замирал, замедлял дыхание и пульс, а о мышцах лица можно было не беспокоиться: из-за корки засохшей крови лицо наверняка выглядело устрашающей индейской маской. Его тормошили, проверяя по-разному: один легкими руками осторожно тряс за плечо, другой с небрежной ленцой попинывал ногами, и надо было сдерживать стоны. Затем шаги уносились в винтовом движении вверх.

Достала уже эта лестница ангелов…

Но однажды (он всплыл из очередного зыбкого провала и тихо радовался нахлынувшей боли: все еще жив) явились двое. Спустившись, остановились рядом, носок туфли поддел локоть Леона, сбросил на пол, и недовольный пожилой голос произнес по-русски:

– Не лучше ли решить эту проблему прямо сейчас? Он ведь мог и не всплыть. Мне не нужны приключения на борту, Юргис. И хозяин не простит мне этого триллера, он любитель других жанров. Учтите, что в любой момент…

– Но Гюнтер кричал, что этот – «разменная монета», – вкрадчиво перебил другой голос (мистер Хайд, почему-то отметил Леон: голос сочный, с подливкой). – Выходит, Гюнтер его знал? На кого-то собирался менять? Знаете, кэп, пусть там разберутся, пощупают падлу. Там люди бывалые, вмиг все прояснят… – И жестче уже добавил: – Да и момент упущен. Сразу надо было – того… А сейчас, если кто из команды проговорится…

С минуту оба молчали, затем пожилой голос брезгливо сказал:

– Но сделайте же что-нибудь, чтобы он не подох, если считаете, что непременно должны довезти его живым. Промойте рану, я не знаю, вколите что-то обеззараживающее! Что он валяется тут, как… падаль! Приведите, черт побери, его в чувство, Юргис, если вы так заинтересованы в том, чтобы его доставить.

Оба направились к трапу и, пока поднимались (капитан немолод, вновь отметил Леон уже по звуку шагов), продолжали негромко обсуждать ситуацию.

– Да, и позаботьтесь связаться с партнерами, – говорил капитан. – Боюсь, место встречи придется изменить, вопреки названию известного фильма. Передайте, что мы предпочитаем греческие воды. Греки – лентяи, патрульных катеров там практически нет, чего не скажешь про итальянцев, особенно в районе широты Мальты. Карабинеры там рыщут – дай боже…

– Ну дак африканов отлавливают…

Голоса удалились и стихли.

Но минут через десять спустился кто-то еще (шаги другие, моложе – простодушнее), и что-то полилось в миску или в тазик, затем на лицо Леона положили мокрую горячую тряпку – он чуть не задохнулся. Деловитые руки принялись смывать корку сохлой крови со лба и глаз, выжимать тряпку и вновь опрокидывать ее на лицо; горячие струйки затекали на шею и на грудь, хотелось ловить их губами. Кто-то, насвистывая, драил его, как палубу. Что именно насвистывали, Леон не определил (от этого зависело, на каком языке обратиться).

Он и лежал пока, не открывая глаз и не двигаясь. Затем в руку ему довольно топорно всадили иглу, и молодой голос шепотом отметил по-русски:

– Порядочек!

Леон качнул головой (загудело, как ветер в проводах) и приоткрыл глаза.

Справа, в проеме отворенной двери винтом взбегал трап. Значит, все верно: он в дальнем закуте нижней палубы, в той запасной, крайне неудобной каюте, которую обычно используют вместо кладовки. Сейчас здесь были составлены вдоль стенки и свалены рулоны ковров, среди которых он на полу и валялся. Боком к нему стоял, насвистывая и складывая шприц в коробку, матрос – судя по фигуре, совсем молодой парень.

Леон сказал:

– Братишка… – и не узнал своего голоса, иссохшего, ржавого.

Матрос обернулся и уставился на Леона: жадное любопытство в совсем еще детских – как у Владки – круглозеленых глазах.

– Мне бы… отлить… – выговорил Леон, еле ворочая языком.

Тот молча бросился к двери, взвинтился по трапу и пропал. Но через минуту спустился с тем омерзительным типом, при виде которого Леон понял, кто его отделал, кто затем ножки об него тренировал, проверяя реакцию. И голос узнал – сочный, с ядовитой подливкой: мистер Хайд.

– Шо, сука… не сдох?

– Ноги развяжи, – прошелестел Леон. – И… в гальюн. Я тут все обоссу.

– Я те щас хуй оторву, и ссать не понадобится.

– Как хочешь, – равнодушно выдохнул Леон. – Но запах же… такая яхта… шикарная.

И вот тогда над ним взметнулась нога, и ботинок саданул по лицу так, что череп взорвался фонтаном огня, а рот мгновенно заполнился фонтаном крови.

– О так будем, – удовлетворенно произнес над ним Юргис. – Так будем культурно беседовать.

Леон помедлил, выплюнул соленую жижу вместе с зубом, заметив, как мгновенно схлынула кровь с лица молодого матроса, как еще больше зазеленели и округлились его глаза. Подумал: паренек не в курсе; может, нанят на разовую ходку.