– Банку принеси, – велел Юргис матросу. – Пусть в банку ссыт, а там посмотрим.

…Через час его допрашивал капитан – тот, кто настоятельно требовал выкинуть его за борт. На войне как на войне. Сейчас Леону требовалось хоть приблизительно узнать, куда его везут и в чьи руки он будет передан. В разных группировках по-разному извлекали из пленных сведения, по-разному пытали. Сирийские исламисты из «Джабхат-ан-Нусра» или ребята из лагеря «Нахр аль-Барид» любили горячие методы допроса, что попроще: паяльник, кожу на лоскуты, и совсем уже просто: голодные крысы или подземный зиндан по пояс в нечистотах. В арсенале интеллектуалов «Хизбаллы» водились такие наркотики, от которых язык развязывался даже у трехдневного покойника. Но и те, и другие, и двадцать пятые обходились без полиграфа – к чему он? Старая добрая пытка всегда надежнее, чем эта правозащитная дребедень.

В перерывах между провалами тьмы он обдумал и наметил версию, наиболее приближенную к правде.

– Так кто же ты, любезный? Кто тебя послал?

Склонился и в ухо кричит – на всякий случай. Это правильно: надо усилить впечатление, что мозги у клиента выбиты вместе с барабанными перепонками.

Леон разлепил глаза с залитыми кровью белками: красиво поплыли вкось розовые удавы свернутых ковров, розовая койка, розовый иллюминатор…

Над ним сидел на корточках классический капитан яхты из английских детективов средней руки. На своих концертах и спектаклях Леон видывал множество подобных лиц: благородные залысины, пегая бородка тихо струит перхоть, брезгливые складки язвенника навеки застряли в углах вялого рта, выговор «интеллигентного человека»… Какой-нибудь отставник с морским образованием. Этого первым делом следует перевести на «вы», поменять тональность общения.

– Я артист парижской «Опера Бастий», – вежливо, даже покорно прошамкал он. – Моя фамилия Этингер.

Отлично: седоватые брови полезли под фуражку.

– Это в консерватории учат приемчикам, которые мы имели честь наблюдать?

– Увлечение юности, – скромно пояснил Леон. – Восточные единоборства.

– Так-так. А пребывание в воде без акваланга чуть не десять минут, в течение которых вы прикончили человека, это…

– …дыхалка оперного певца… – Говорить приходилось медленно, язык болезненно цеплялся за осколок выбитого зуба, слова взрывались на кончике пораненного языка. – И многолетний фридайвинг… увлечение юности…

– Я смотрю, у вас была бурная юность! В каком из тренировочных лагерей она протекала?

– В Одессе… Летний лагерь «Юный подводник», с пятого по десятый класс. Там же и яхт-клуб… – Он попытался повернуть голову, чтобы взглянуть капитану в глаза, и хрипло застонал. – Погуглите «Леон Этингер», «Ютьюб» откройте… Сбережете время.

Тот поднялся и молча ушел.

Вернулся через полчаса крайне, крайне озадаченный. Можно сказать, ошеломленный.

Спросил:

– Сидеть можете?

– Попробую.

– Костик, освободи ему ноги и… надо бы его одеть: майка там, какие-то штаны… Надеюсь, вы не сиганете за борт со связанными руками? Боюсь, даже вашей оперной дыхалки до берега не хватит.

Леон усмехнулся: сейчас его заветная мечта ограничивалась самостоятельным ползком до гальюна. Значит, матроса звать Костик, значит, команда преимущественно русская, исключая того моряка-араба, с которым он перекинулся двумя словами, ну и, может, кого-то еще. Самого – в смысле, Крушевича – на яхте нет, иначе он бы уже появился.

Костик сбегал за ножницами, перерезал плотные слои липкой ленты, стал помогать Леону подняться – безуспешно: стены, потолок, пол, спираль трапа завертелись в вихре и обрушились на голову… Он застонал, повис на Костике – сильная боль в правом боку мешала вдохнуть. Значит, ребро сломано, а может, и два.

– Я… полежу, можно? У меня, видимо, сотрясение и… перелом ребер.

– Ну, лежите, лежите… Это Юргис над вами потрудился.

Капитан снял фуражку, вытер платком испарину на залысинах, вновь фуражку водрузил.

– Мда, – сухо обронил он, – полистал я вашу артистическую жизнь. Голос изумительный. Даже в «Википедии» пишут: редчайший. «Мистер Сопрано» из рук принца Эдинбургского, лауреат, и солист, и черт-те что… Бред какой-то! Я, признаться, в полном обалдении, маэстро: вы что натворили, а? Вы хоть понимаете, кого отправили на тот свет?

– Отлично понимаю, – проговорил Леон настолько твердо, насколько это позволяли разбитые губы, распухший язык и эхо в затылке от каждого вслух произнесенного слова. – Я избавил мир от последнего подонка. От растлителя и насильника невинных душ.

Наступила пауза, в которой только ровный рокот дизеля заполнял молчание.

– Что-что? – вежливо произнес капитан и даже головой помотал, будто воду из ушей вытряхивал. – Что за чепуха! Это что – «Риголетто»?

– Вы спросили, я ответил, – так же сухо отозвался Леон. – Да, я его преследовал. Я намеревался убить мерзавца Гюнтера Бонке и цели своей достиг. Больше ничего не скажу. Это – личное.

– Личное?! Вы понимаете, что с вами сделают буквально через несколько дней? Разминка Юргиса покажется детским утренником. Вас передадут в лапы настоящим профи, которые играют на всех инструментах: паяльник, иголки, вырезание ножичком по спине… вдувание в анус спецраствора, весьма неприятного… Вы, простите, идиот или кто?!