Поездка не заняла и двадцати минут, но, когда мы прибыли на место, моросящий дождик сменился проливным. У меня не было зонтика, да и ладно: Келлан делал то, что должен был сделать. Ему нужно было поставить точку. Машина остановилась на дороге, огибавшей островок зелени с огромным бетонным ангелом в центре. Келлан попросил водителя подождать и выбрался наружу. Держа оба букета алых роз в одной руке, он сразу завертел головой, обозревая обширное кладбище. Когда вышла я, он уже до нитки промок и стоял потерянный и одинокий среди могил.

Как только я встала рядом и отвела ему с глаз намокшие пряди, Келлан встряхнул головой:

– Я не знаю, где их искать.

В его глазах стояла скорбь, струи дождя текли по лицу. Он не знал, где похоронены родители. Поймав его озябшую ладонь, я огляделась в море надгробий. Кладбище было огромным, а дорога, оставшаяся слева, вела к новым и новым могилам, видневшимся среди деревьев. Мы могли провести здесь не один день, но так и не найти нужную. Но дней у нас не было – лишь несколько часов.

– Мы их найдем, – заявила я твердо, сжав его руку.

Времени было мало, и мы поспешили на поиски иголки в этом мрачном стогу. Начав по порядку, мы устремились по разным проходам в двух-трех рядах друг от друга, чтобы охватить как можно больше захоронений. Первую часть мы одолели за полчаса и не добились успеха. Я оглянулась на таксиста, погруженного в чтение в сухом салоне, и прикинула, во что обойдется наша прогулка. Но Келлан, конечно, будет рад заплатить не меньше, чем за лимузин, заказанный для девичника.

Клацая зубами и дрожа, мы устремились на вторую половину кладбища. Она была как минимум вдвое больше первой, и мне хватило взгляда на нее, чтобы уже лишиться сил. Но выбора у нас не было, и мы продолжили поиски. Держа в уме имена Джона и Сьюзан Кайл, я пробегала глазами надписи. Столько людей, у каждого своя биография, любовь, радости и горести.

Я до того сосредоточилась на поиске имен родителей Келлана, что чуть не пропустила могилу, когда наконец увидела их. «Джон и Сьюзан Кайл: любимым друзьям, близким, родителям». Я потрясенно взирала на черный мрамор. Нашла. Я и впрямь их отыскала. Краем глаза я заметила Келлана, который продолжал поиски через несколько рядов от меня. Цветы превратились в размокшую массу.

– Келлан, – еле выдавила я из себя, сделав слабую попытку перекричать дождь.

Он услышал и резко повернул голову. Взгляд метнулся к двойному надгробью у моих ног. Он сделал вдох, успокаиваясь, затем шагнул ко мне. Когда он подошел, его била дрожь – возможно, просто от холода. Он тупо уставился на могилу. Не говоря ни слова, присел на корточки. Провел пальцами по материнскому имени, затем по отцовскому. Потом положил руку на мокрую траву перед плитой и закрыл глаза.

Лил дождь, и струи текли по щекам Келлана, но я различила слезы и в безмолвной поддержке взяла его за плечо. Когда он открыл глаза, те были мокры, и я с трудом проглотила комок. Сколько еще этим людям причинять ему боль? Келлан любовно и нежно положил по букету под каждым именем. У меня разрывалось сердце от торжественности момента. После всего причиненного зла, грубых слов, жестоких атак, после того как они выпестовали в нем чувство собственной никчемности, из-за которого он вообразил, будто недостоин любви, он все равно продолжал любить их. Слова «любимым родителям» показались мне странными, но может быть, зря. Справедливо или нет, но сын любил их.

Чуть слышно сквозь дождь Келлан произнес несколько прощальных слов:

– Простите, что не оправдал надежд. – Его взгляд перешел к материнскому имени. – Прости, что разбил твою жизнь. – Теперь к отцовскому. – Вашу жизнь. – Он прерывисто выдохнул, роняя с губ капли дождя. – Я хотел, чтобы вышло иначе, но одного желания мало. Поэтому я решил просто попрощаться… и… – Он сглотнул, и на его лице было написано такое страдание, что мне стоило недюжинных усилий не расплакаться. – Я люблю вас обоих.

Когда Келлан наконец выпрямился, он шмыгнул носом, его подбородок подрагивал. Я обняла его за талию, утешая, чем могла, и сглатывая слезы. Он крепко держал меня, не сводя глаз с могилы родителей. После минуты молчания Келлан спросил:

– Как по-твоему, они гордились бы мной? Хоть капельку?

Его голос надломился, и я стиснула Келлана крепче. Не нарушить ли нашу договоренность и не солгать ли ему? Не скажешь же, что я в действительности думаю о его сволочных родителях.

– Не знаю… – ответила я, решив все же не лгать. – Но тобой горжусь я. За все, что ты сделал, в том числе и за сегодняшнее.

Переполненная сочувствием, я все же не сдержала слез. Увидев, что я пошла вразнос, он тоже заплакал. Он кивнул, пытаясь собраться, но вдруг закрыл руками глаза и тихо всхлипнул. Я притянула его к себе, и он вцепился в меня. Уткнувшись мне в шею, он плакал – плакал о том, что перенес, что потерял и чего никогда не имел.

Когда мы оба испытали эмоциональную опустошенность, Келлан ткнулся мне в голову лбом. Дождь, как и слезы, сошел на нет и лишь моросил.

– Я люблю тебя, Кира… Очень-очень.