Перевернув меня навзничь, Келлан обосновался сверху и принялся водить губами по моей шее.

– Обожаю, когда ты меня распаляешь, – сипло выдохнул он мне в ухо.

В подтверждение сказанного он вжался в меня тазом, и я издала тихий стон. Все у него уже стояло, как штык, и я разожглась вконец от временной дразнящей недосягаемости его копья. День выдался такой насыщенный, что я остро нуждалась в разрядке. Келлан, наверное, испытывал то же самое.

Полнясь неистовством, я нашла его рот и взялась за боксеры. Келлан не усомнился в моей пылкости и, действуя в унисон, начал срывать с меня одежду. Где бы он ни трогал меня, я была готова кричать: вот они, губы, касавшиеся моей груди, рука, гулявшая по бедру, палец, нырнувший в сокровенные глубины. Выгнувшись и тяжело дыша, я ощутила готовность принять его внутрь. Он тоже созрел. Пыхтя, он приладился так, что ввел лишь головку члена. Я обеими руками вцепилась в подушку. Зная его любовь к моим мольбам, я выдохнула:

– Да, господи, пожалуйста… Да.

Я ждала, когда он вторгнется глубже. Ждала, когда он в экстазе закричит. Я собралась прихватить его крепче и заставить действовать жестче, быстрее, а не ровно и медленно, как обычно. Пусть он заездит меня, уняв томление, нараставшее во мне с каждой секундой.

Но он не взял меня, скатился под бок. Я застонала, так как желание достигло болевого порога. Поцеловав Келлана в грудь, я забросила на него ногу. Не возьмет он – возьму его сама.

Но Келлан, похоже, отвлекся и держал меня за руки:

– Кира?

Я проигнорировала вопросительный тон и заставила Келлана лечь на меня. Тот еще выверт, потому что он не выпускал моих рук, но я изловчилась, насела, и головка вновь оказалась там, где мне хотелось больше всего.

Келлан отпустил одну кисть и придержал меня за бедра, чтобы я не оседлала его совсем. Большой палец погладил мою повязку.

– Что это? – спросил он напряженным шепотом.

Я застонала, загоняя его глубже. Под ласками губ и рук Келлана я позабыла о татуировке, которая в данный момент волновала меня меньше всего на свете.

– Это тебе, – простонала я, успешно насаживаясь на него.

Келлан со свистом вздохнул. Я думала, он уберет руку с бедра, но нет, Келлан обнял меня крепче.

– О господи… да что это такое?

Наши пальцы сплелись, бедра задвигались. Он заполнил меня целиком, и я едва сумела сосредоточиться на его вопросе. Я прижала его к себе, коротко и чувственно постанывая.

– Твое имя, – пролепетала я, когда обрела дар речи.

– Что… зачем? О боже… господи, Кира… как же мне хорошо…

Он стонал и стискивал меня, позабыв, о чем спрашивал. Наши губы встретились, и мир покатился в тартарары, когда наши тела начали двигаться в нараставшем темпе. Я знала, что скоро кончу, и короткие вскрикивания перешли в протяжные томные вопли. Не в силах терпеть, я крепко стиснула Келлана. Он, тоже кончив, испустил тихий стон, полный довольства.

Стеная, он скатился на спину и потянул меня к себе на грудь.

– Что?.. – спросил он опять.

Хихикнув, я уселась ему на грудь.

– Что-что!

Сглотнув, он помедлил, собрался с мыслями и схватил меня за руку, чтобы рассмотреть перебинтованное запястье.

– Что ты сделала?

Восседая на нем, я зажгла ночник, стоявший на прикроватном столике. Келлан поморщился от резкого света, затем расширил глаза и в удивлении раскрыл рот, едва до него дошло, что скрывалось под бинтом. Неверие его лишь усилилось, когда я осторожно оттянула повязку и предъявила ему яркую чернильную надпись.

Мы смотрели на распухшие, поблескивавшие буквы, которые слагались в его имя, и Келлан молчал. Я начала опасаться, что ему не понравилось и он просто не знал, как об этом сказать, но тут он взглянул на меня и, сверкая глазами, произнес:

– Ты понимаешь, что это навсегда?

– А ты понимаешь, что ты и сам навсегда? – улыбнулась я, поправив бинт.

Он отвернулся, будто не в силах поверить. Затем он глянул на меня снова и улыбнулся:

– Да, понимаю.

– Как? – разыграла я удивление. – И спорить не будешь, и блажью не назовешь?

Он погладил меня по щеке:

– Ну, я по-прежнему думаю, что это блажь, но если тебе хочется прожить со мной всю жизнь, то спорить не буду.

– Потому что уверен в моей безоглядной любви, – вызывающе вскинула я брови.

– Да, – улыбнулся Келлан.

– И считаешь себя хорошим.

– Да, – кивнул он, сперва слегка помявшись.

– И достойным любви.

Келлан нахмурился, и я решила, что в этом пункте он пойдет на попятную, но долгая пауза миновала, и его губы перестали кривиться.

– Да.

Его голос не дрогнул, и я ощутила прилив гордости. Я хотела поцеловать его, но Келлан отодвинулся:

– А ты считаешь себя сексуальной, обворожительной, волшебной и единственной, кого я любил и люблю. Ты знаешь, что я в жизни не видел никого прекраснее.