К посланию такого рода она не могла остаться равнодушной, но знала, что он делает это не со зла, — это было бы не в его характере. Аркад задумал это как посвящение, как дар. Он выражает перед ней не менее ясно, чем словами, чувства к своему умершему другу. Брендон любил Маркхема ЛТанджа и верил ему. Музыка — его подарок другому человеку, который тоже любил Маркхема и верил ему, и пользовался ответной любовью и доверием. Безмолвное признание в их общем горе.

Вийя не закрывала горящих глаз. Музыканты покачивали головами, каждый в расплывчатом световом ореоле.

Он не может знать и не узнает, что она предпочла бы этому залу что угодно, даже пыточные ямы Должара. Потому что она видит в музыке Маркхема то, чего не видит Брендон Аркад.

Неужели он не замечает этой жуткой параллели? КетценЛах, в конце концов, всего лишь талантливый имитатор — и Маркхем тоже был таким?

А тогда...

Она отогнала навязчивую мысль с силой, которая отозвалась болью в виске. По белым фигурам рядом с ней прошла дрожь, и она сквозь стук в голове расслышала их вопрос. Она послала им успокоительный импульс, а между тем коварная мелодия пробивалась своими щупальцами, слой за слоем, к похороненной памяти, вызывая образы и эмоции, от которых она избавилась с таким трудом.

Маска красной смерти...

Продолговатое лицо, колыхание светлых волос, ленивая, углом рта, улыбка — все это маска... позы, напевная речь, нет, глубже, глубже... юмористически-сочувственное отношение к неуступчивой вселенной, восторг от встречи с красотой в самых неожиданных местах и необходимость им поделиться... все это не природное, все смоделировано сознательно.

Чистый голос молодого певца вел мелодию сквозь волны и всплески музыкального сопровождения. Вийе не нужно было закрывать глаза — певца она все равно не видела.

Потому что она была темпатом, а теперь и телепатом, — и противная природе борьба с инстинктивным стремлением коснуться того единственного разума, на который она и была по-настоящему настроена все эти годы, эта борьба вызывала у нее страшную головную боль, туманящую слух и зрение. Дыхание царапало сухую глотку, и необходимость оставаться на месте отнимала остатки энергии.

Но пусть, пусть. В боли нет риска, ее надо всего лишь вытерпеть. Боль — это лекарство от страсти.

— Ты говорил, что есть две вещи, которых ты не понимаешь. Одна — это брак, а вторая?

— Сожаление, — сказал Анарис.

— Ага.

— Совершенно бесполезная эмоция, на мой взгляд. Что толку сожалеть о том, чего изменить нельзя?

— Да, прошлое исправить уже нельзя, но сожаление — это инструмент для моделирования будущего.

— Я с этим не согласен. Я составляю планы и выполняю их — и таким образом формирую будущее по своему желанию.

Панарх опустил глаза, помолчал и сказал:

— Таким образом ты всего лишь увековечиваешь ошибки своих предшественников. Если это и есть твоя цель, так тому и быть, — но я не думаю, чтобы ты стремился именно к этому.

— Хорошо — допустим, что я стремлюсь к другому.

— Тогда я отошлю тебя к словам святого Габриэля о камнях познания. Он говорил, что сожаление, раскаяние, милосердие, сострадание, терпение и смирение — это камни, которые человек несет в своем заплечном мешке, совершая восхождение в гору.

— И что же... потом он их где-то сбрасывает? — юмористически осведомился Анарис.

— Никогда, — улыбнулся Панарх. — Просто со временем человек крепнет и постепенно заменяет эту свою ношу грузом возрастающей ответственности.

— Вы говорите о простолюдине, а не о вожде. — Анарис пренебрежительно махнул своим дираж'у.

— Лучший вождь — это слуга. Если хочешь править людьми, ты должен научиться следовать за ними.

Анарис сделал жест, охватывающий их обоих в трюме рифтерского корабля — себя в фамильном черном одеянии и Панарха, лишенного всех знаков отличия, в серой тюремной робе.

— Вождь — это тот, кто ведет, — мягко поправил он, отложил дираж'у и вызвал охрану. — В следующий раз мы с вами поговорим о значении слова «сила».

Хмельной от гордости Кестиан Харкацус стоял у стены, озирая свой салон. Комната, слишком маленькая, по стандартам Дулу-высокожителя и обставленная мебелью, которую он счел бы неподходящей даже для прислуги, сразу приобрела значительность от присутствия самых влиятельных особ из тех, что уцелели в Панархии Тысячи Солнц.