— Ты хочешь играть? — спросил Витали.

— Да, да, да! — ответил, хотя и без слов, Проказник.

— Но ведь ты болен, мой миленький Проказник!

Однако, взять с собой обезьяну, несмотря на все ее просьбы, было невозможно. Это значило осудить ее на верную смерть. Я положил в печку самые толстые поленья, чтобы она топилась подольше, завернул Проказника в одеяло и, расцеловав его, ушел вместе с Витали.

В зале все уже было приготовлено. Оставалось только зажечь свечи, но Витали решил зажигать их, когда соберется побольше публики, чтобы свечей хватило до конца представления.

Публика мало-помалу собиралась, но ее было очень немного. Делать нечего, пришлось осветить залу и начать представление.

Я вышел и, заиграв на арфе, спел две песенки. Публика приняла меня холодно, и только немногие аплодировали мне. Это привело меня в отчаяние. Ведь я пел для бедной, больной обезьянки. Мне так хотелось тронуть зрителей и заставить их заплатить побольше. Успех Капи был гораздо больше моего. Ему много аплодировали, а когда он кончил, публика не только захлопала, но и начала стучать ногами.

Наступила решительная минута. Капи взял в зубы чашку и стал обходить зрителей, а я в это время плясал и думал: удастся ли ему набрать сорок франков, которые нам были нужны? Мне пришлось плясать очень долго, потому что Капи не торопился. Если кто-нибудь не давал ему денег, он, как всегда, останавливался, и начинал хлопать зрителя по карману. Наконец, он вернулся, и мне можно было остановиться. Я и Витали взглянули на чашку, она была далеко не полна.

— Мы исполнили нашу программу, — сказал Витали, — но так как свечи еще не догорели, то я спою несколько романсов. После этого, Капи еще раз обойдет публику и, может быть, те зрители, которые не могли найти своих карманов в первый раз, станут теперь ловче.

Никогда я не думал, что Витали умеет петь так хорошо. Я забился б уголок и заплакал. Сквозь слезы я видел, как сидевшая в первом ряду дама начала аплодировать изо всех сил. Это была хорошо одетая женщина, рядом с ней сидел мальчик, очень похожий на нее лицом. Когда Капи собирал деньги, эта дама, к моему удивлению, не дала ему ничего, но сделала мне знак, чтобы я подошел к ней.

— Я хотела бы поговорить с твоим хозяином, — сказала она мне.

Меня удивило, что такая важная дама хочет говорить с Витали. Было бы гораздо лучше, если бы она, вместо разговора, положила что-нибудь в чашку Капи. Однако, я все-таки пошел к Витали и передал ему ее слова.

В это время вернулся Капи. Теперь в чашке было еще меньше денег, чем в первый раз.

— Что нужно от меня этой даме? — спросил Витали.

— Она хочет говорить с вами.

Витали неохотно подошел к ней и очень холодно поклонился.

— Извините, что я побеспокоила вас, — сказала дама. — Мне хотелось поблагодарить вас.

Витали снова молча поклонился.

— Я люблю музыку и понимаю ее, — продолжала дама. — У вас замечательный талант, и я благодарю вас за доставленное удовольствие.

Замечательный талант у Витали? У моего хозяина? У моего хозяина, который показывает ученых собак? Я был поражен.

— Какой может быть талант у такого старика, как я, — возразил Витали.

— Не подумайте, что я спрашиваю вас из пустого любопытства… — начала было дама.

— Я охотно объясню то, что могло вам показаться странным, — прервал ее Витали. — Вас, наверное, удивило, что человек, показывающий ученую собаку, поет арии из оперы. А, между тем, тут нет ничего удивительного. Не всегда занимался я тем, чем занимаюсь теперь. В молодости, много лет тому назад, я был… лакеем знаменитого певца и запомнил несколько арий, которые пел мой хозяин. Вот и все.

Дама пристально посмотрела на Витали, который чувствовал себя не совсем хорошо.

— До свидания, — сказала она, — и позвольте мне поблагодарить вас еще раз за доставленное удовольствие.

Она нагнулась к Капи и положила в чашку золотую монету.

Витали посмотрел ей вслед и с досадой пробормотал что-то по-итальянски.

— Она дала Капи золотой, — сказал я.

— Золотой? — машинально повторил он. — Ах, я и забыл про бедного Проказника. Идем к нему.

Мы собрали наши вещи и ушли на постоялый двор. Я первый вбежал по лестнице и вошел в комнату. Огонь потух, но уголья еще тлели. Я зажег свечу, удивляясь, что не слышно Проказника.

Он лежал на одеяле в своем генеральском мундире и, по-видимому, спал. Я нагнулся к нему и осторожно взял его за руку, чтобы разбудить. Его рука была холодна, как лед. В это время Витали вошел в комнату.

— Проказник озяб, — сказал я.

Витали нагнулся над ним.

— Нет, Проказник не озяб, а умер, — грустно проговорил он.

Бедная обезьянка торопилась помочь нашему представлению, но смерть застала ее врасплох.