бывший военный, униженный ныне:

коренастый мотострелок…

В палате уже пахло ресторанной снедью. Но в кармане у шофёра зазвонила сотка — его, цахилгановская.

«Рудый», — с испугом понял Цахилганов, не зная, брать ему протянутый сотовый — или нет.

Любовь с досадой шевелила губами, словно сгоняя с них что-то ползающее, мелкое, досаждающее…

Цахилганов поднёс всё же серебряную рыбку телефона к уху,

— готовый — воспринимать — разнеженный — голос — двуполого — но — не — готовый — отвечать — ему…

Однако это — уф! — только Макаренко. Заместитель Цахилганова по фирме «Чак», принялся нудно жаловаться на налоговую инспекцию Карагана.

— Предлагал? — перебил его Цахилганов, поглядывая в потолок.

— Не берёт, — ответил Макаренко про начальника налоговиков.

— Как?!. Уже и столько не берёт?.. Значит, оборзел. Ну, ладно. Фирма «Чак–2» у нас теперь оформлена. Переводи себя немедленно на «Чак». Вместо меня. Ты покупаешь — я продаю. А потом пойдёшь под банкротство. С долгами по налогам. Как договаривались.

— Понял. Замётано, — сказал Макаренко бесцветно — слишком, слишком бесцветно. — Сейчас займёмся. Только вот с вашей подписью — как?

— Возьмёшь пустые, подписанные мной, бланки и листы у Даши. Она знает, где. Всё.

Он отключил сотовый и проговорил без улыбки:

— Шёлковые веснушки, снушки, ушки… Ну, ты иди, иди. Свободен! Ты… хм…

— свободен. Победитель-лакей.

Но телефон, под недоумённым взглядом Виктора, Цахилганов всё же оставил у себя — спрятал в тумбочку, вопреки запрету.

Проводив шофёра, он улёгся на кушетку

с удовольствием.

У этой Даши на плечах и на спине рассыпаны шёлковые нежные веснушки. Хорошо, что Даша не загорает,

— коричневая — женская — кожа — всегда — кажется — немного — грубоватой — на — ощупь.

…А ловко всё же он вернулся из надземных — и подземных! — воображаемых сфер в реальность! Ловко, быстро, играючи…

Как виртуозный ныряльщик — без брызг.

Или это просто стихло Солнце?

Женщина в конфетти. В шелковистых рыжих конфетти… Офисная спасительная блудница,

безотказная скорая

— очень — скорая —

помощь, осыпанная пылью золотистой,

будто авантюрин…

И вот уже не метёт, не поднимается в сознании, и не пугает никого чёрная лагерная пыль Карагана,

— а — значит — лишь — для — отдельных — особо — нервных — греков — страдающих — манией — преследования — страшны — эти — мстительные — летающие — старушонки — Эринии — addio!

Цахилганов заулыбался, ворочаясь на кушетке,

узкой, как вагонная полка,

а вовсе не как днище гроба,

и ему было приятно вспоминать про рыжий дождь на женском вяловато-податливом теле —

на тёплом, приятном теле,

не излучающем ни огня, ни света,

— впрочем — от — неё — подчинённой — особого — горения — не — требовалось.

Золотая россыпь, осыпь, сыпь… на тестяном добротном, качественном теле,

которое можно мять, мять, мять —

мять-перемять.

Ещё ему было приятно отмечать, что Макаренко и Даша недолюбливают друг друга. Отчего? Да просто Цахилганов всё чаще брал с собой на переговоры именно Дашу, а не его, плешивого экономиста.

Брал, чтобы она — сидела.

И она — сидела: с бесстрастным видом.

Глядела в пространство,

будто снулая,

слегка косая,

бледная крапчатая рыба.

И так перекладывала ногу на ногу, и так зябко потирала колено коленом, и так медленно сучила и сучила шёлковыми ногами, устраиваясь поудобней, что одно её шёлковое отрешённое, молчаливое ёрзанье перед деловыми людьми уже принесло Цахилганову в четыре раза больше контрактов, чем трудолюбивая возня зама в офисе с утра и до поздней ночи.

Золотая — пыль — веснушек — приручённая…

Уже стоя у окна, он ещё раз спросил себя, есть ли у плешивого Макаренко возможность кинуть его на этой операции. При фиктивной продаже фирмы.

— Нет. Не скозлит, конечно, — сказал себе Цахилганов после короткого раздумья.

Договор о купле-продаже — условный,

но заключён будет — как чистый…

Определённо, не скозлит.

— …То, что заключено, уж оно — точно: заключено! — согласилось вдруг пространство голосом Дулы Патрикеича. — И хоть кругом шешнадцать не бывает, а заключить — всё ж лучше, чем не заключить.